Гарри Килуорт - Танцы на снегу

Третий и последний мотоциклист решил кровь из носа отомстить за поверженных товарищей и заполучить хотя бы одного зайца. Он не стал перепрыгивать через канаву, а осторожно направил машину по склону вниз, а потом вверх. Когда он оказался на другой стороне, зайцам оставалось около двух сотен человеческих шагов до ограждения аэродрома. Но они устали. Они бежали давно, их силы были на исходе.

Последний мотоцикл мчался на них через поле. Из-под колес летели в стороны, как зеленые отрубленные головы, капустные кочаны, фонтаны грязи вздымались во все стороны. Охваченный азартом охотник остановился, спрыгнул с мотоцикла — в тридцати шагах от забора, обогнав зайцев, — и схватил ружье, висевшее через плечо. Зайцы из последних сил кинулись от него. Многие уже спотыкались.

Ружьишко у парня было старенькое, мелкашка-одностволка. Такое оружие дальнобойностью не отличается, не то что ружье человека с трактора, и у юнца хватило выдержки не торопиться стрелять и дождаться, пока зайцы не соберутся вместе. Но одну ошибку он сделал — типичную ошибку любителя: не выбрал определенную цель, а пальнул по заячьей группе как по целому. Он, конечно, сильно волновался, а зайцы метались и не хотели спокойно подождать, пока он прицелится. Грянул выстрел.

Ни в чем не повинный кочан капусты разлетелся на мелкие ошметки, часть которых украсила спины улепетывающих зайцев.

Юнец переломил дымящееся ружье, выбросил гильзу и зашарил в кармане в поисках нового заряда.

Кувырок бежал вдоль забора, прочь от стрелка, и высматривал подходящее место, чтобы подкопаться. Грудь у него готова была разорваться, ноги были как чужие.

Наконец он обнаружил место, где земля помягче, и торопливо принялся копать. Почти мгновенно он прорыл ход, достаточно широкий, чтобы кое-как протиснуться.

Один за другим зайцы полезли в прорытую Кувырком дыру. Наконец все они оказались за забором. Юнец бежал вдоль забора, заряжая ружье на ходу, лицо его окаменело в мрачной решимости. Он твердо намеревался подстрелить зайца, хоть одного, даже если не сможет его забрать и заяц так и умрет за забором.

Ружье снова выстрелило, на этот раз дробью. Заряд попал в забор, дробинки разлетелись по всем направлениям. Несколько зайцев, в том числе Догоника и Стремглав, почувствовали резкие уколы — им в ноги или бока вонзились маленькие раскаленные кусочки свинца. Из последних сил зайцы отчаянно рванулись через аккуратно подстриженную траву, туда, где ехал на газонокосилке человек.

Когда зайцы пролетели мимо косилки, человек остановил шумную машину, повернулся, увидел юнца с большой круглой головой и ружьем в руках и грозно затряс кулаком.

Незадачливый охотник взгромоздился на свой мотоцикл и с ревом помчался прочь через капустное поле. Снова полетели зеленые головы.

Человек с косилки стоял рядом со своей пыхтящей и урчащей ярко-зеленой машиной, уперев руки в бока. Он дождался, пока мотоцикл не скрылся в канаве на дальней стороне капустного поля, потом пожал плечами и снова сел на сиденье.

Зайцы отдыхали неподалеку. Кое-кто зализывал раны — серьезных, к счастью, никто не получил. Человек посмотрел на зайцев и оскалил зубы — не зло, а так, как скалят люди, когда всем довольны. Он снова запустил свою косилку. Зайцы смотрели на облачко мельчайших травяных частичек, висящее в воздухе, и запах свежесрезанной луговой травы мешался с прочими дивными запахами весеннего утра.

Так у зайцев появился новый символ счастья — зеленая машина, срезающая траву.

Человек с трактора умер — да здравствует человек с газонокосилки!

Ближе к вечеру на аэродроме появился еще один заяц — измученный и перепачканный Скоропрыг. Он чуть не утонул. Волны выбросили его, полузадохнувшегося, на берег, и Скоропрыг дополз до дюн. Там он пролежал остаток дня, восстанавливая силы. Его до сих пор тошнило, голова кружилась — ясно было, что оправится он не скоро.

— Ну и наглотался же я воды — не знаю, когда теперь захочу пить. А противная до чего! Соленая-соленая! До сих пор этот вкус во рту. Я уж совсем обессилел, но тут меня волнища громадная как подхватит, как на берег швырнет! Лежу, а волны одна за другой, одна за другой — и все на меня! Ну, думаю, нечего тут лежать — взял и пополз. Думал, все — сейчас помру. Подойди тут лиса — конец бы мне, но лисы, видно, убрались подальше от выстрелов. Ну и вот он я, принимайте, что осталось.

На шкурке у него засохла морская соль, выглядел он ужасно и почти ничего не видел — так слезились глаза.

Но Скоропрыг был жив. А ведь все остальные члены колонии погибли.

Кувырок суетился вокруг Большеглазки. Ему так хотелось надеяться, что потрясения этого дня и долгий бег не повредили малышам! Большеглазка предупредила, чтобы он не особенно на это надеялся. Она знала, что зайчатам сильно досталось, и большинство, если не все, погибли. Но точно она ничего не могла сказать, оставалось ждать родов.

Кувырок не умел ждать. Его сжигало нетерпение, и он, мечась взад-вперед, местами полностью вытоптал траву на летном поле.

Только один зайчонок родился у Большеглазки живым — девочка, которую назвали Беглянкой. Кувырок не сомневался, что свет не видывал еще такого прекрасного зайчонка, и в первые дни у него не было другой темы для разговора. Он надоел всем хуже горькой редьки, и Большеглазке пришлось сказать ему об этом. Она-то с ним согласна, заверила она, но, пожалуй, будет лучше какое-то время говорить о Беглянке только между собой.

Кувырок поразился. Как это? Неужели кому-то может надоесть слушать про такого замечательного и необыкновенного зайчонка? Тем не менее он последовал Большеглазкиному совету. Она лучше разбирается в характере русаков — странные все-таки они типы, думал Кувырок, до такой степени ничего не понимать в зайчатах! Он бы на их месте, заявил он Большеглазке, восхищался Беглянкой ничуть не меньше, чем родной отец, и желал бы знать о ней все-все. Такой удивительный зайчонок! Большеглазка кивнула и сказала, что он, как всегда, прав.

На аэродроме было шумно, но безопасно. Люди занимались своим делом и на зайцев внимания не обращали. Они обихаживали самолеты. Но иногда все же замечали зайцев и указывали на них друг другу. Зайцев было уже больше сотни, и каждый день подходили новые.

Зайцы собирались на короткой траве по обе стороны бетонной полосы и смотрели, как садятся и взлетают самолеты, пока не привыкли и им не надоело. Постепенно рев железных птиц тоже стал привычен, хотя ни в коем случае не надоел — этот человеческий гром по-прежнему восхищал их.

Для русаков здесь было идеальное место — царство прямых линий. За забором тянулись распаханные поля, а внутри, на летном поле, трава была подстрижена полосами: полоса светлая, полоса темная — просто Другой мир на земле! Человека с трактора полностью заменил человек с косилки, а зеленая машина стала символом заячьего счастья. Огромный ангар, самое большое строение во вселенной, стал теперь символом здоровья, заменив красный сарай. Оплакав потерю пятибревенных ворот, зайцы избрали в качестве символа долголетия стеклянную башню. Люди сновали вокруг этой башни и внутри нее как безумные, но зеленое стекло оставалось невозмутимым, всевидящим и бесстрастным. Башня стояла твердо и непоколебимо, как и положено символу долголетия. Что же касается плодородия, то его символом мог быть только колос — тут замена была невозможна, но, к счастью, и не нужна: аэродром окружали поля пшеницы, овса и ячменя.