Агния Кузнецова (Маркова) - Земной поклон. Честное комсомольское

Вместо обеда Семен ужинал. Ел торопливо, лелея надежду успеть выучить уроки. А мать - тоже торопливо - готовила обед на завтра, потому что нужно было постирать, а утром встать рано, приготовить завтрак и бежать на работу. Она работала кассиром в небольшом учреждении. Мальчики помогали ей по хозяйству. Но сегодня список покупок и деньги так и пролежали до вечера в кухне на полочке. Семен забыл обо всем. Так случалось часто. Но мать хорошо помнила годы своего отрочества и отлично понимала сына. Она не упрекнула его.

Молчание ее Семену было больнее выговора.

- Валентин Александрович! Ты бы поругала меня. Я же виноват, - просяще сказал он, наспех убирая за собой посуду.

- Ну, понимаешь, что виноват, - значит, все в порядке, - улыбнулась мать.

Нет, в самом деле его мать - самая лучшая мать на свете! Семен не мог не обнять ее, хотя в его возрасте это было не положено. Хорошо, что Олега нет, а то ведь истолковал бы по-своему: подлиза, мол.

Олег укладывался спать, срывая с себя одежду, - видимо, подражая какому-нибудь герою из фильма, а Семен еще только садился делать уроки. Доставая из портфеля тетради и учебники, он продолжал думать о матери: «Она не только умнее, но и красивее всех. Если бы не так наспех причесывала она свои густые, светлые волосы, а сидела бы подольше перед зеркалом, как Вовкина мама, если бы не сама, а в ателье, как Наташина мама, шила себе нарядные платья - какая бы красивая она была! А ей все некогда». Отца Семен помнил плохо, шесть лет прошло после его смерти.

Раздумья о матери сменились мыслями о Саратовкине. Захотелось вновь взглянуть на фотографию старого дома. Олег уже спал, и Семен, осторожно ступая на носки, вышел в прихожую и достал из кармана фотографию. Чарри тоже спал, сладко похрапывая, развалившись у вешалки. Из ванной доносились всплески воды: мать стирала белье.

Влюбленными глазами Семен снова разглядывал булыжную мостовую, дом с остроконечной крышей, с высоким крыльцом, на котором справа, около железных перил, был приделан какой-то большой предмет, напоминающий ящик.

- Спать, Сеня, спать! - заглянув в дверь, сказала мать. - Поздно, утром тебя не поднимешь.

- Я сейчас, мама, - сказал Семен.

«Будь что будет», - снова подумал он, закладывая фотографию в дневник. Сложил в портфель книги, постелил постель, разделся и мгновенно сладко уснул.

Семену удивительно повезло. Учителя, точно сговорившись, не спрашивали его. А он сидел как на иголках. Во-первых, не так-то просто выглядеть учеником, выучившим урок. Для этого надо принять уверенную позу, но на всякий случай не встречаться глазами со взглядом учителя. А во-вторых, сегодня он чуть не опоздал в школу, в класс вбежал за несколько секунд до звонка и, естественно, не успел сообщить «разведчикам» о своем открытии. Но к концу первого урока метко брошенные записки оповестили о случившемся не только «разведчиков», но и всех остальных ребят.

На перемене фотографию, которую Семен не выпускал из рук, уже смотрел весь класс.

Николая Михайловича в школе в тот день не было. После уроков «разведчики» - а их было шестнадцать человек - отправились к учителю домой, но его не застали. Сунули в дверь записку.

Николай Михайлович! Я принес из архива фотографию дома Саратовкина, где тот жил в 1880 году. Это написано на фото. Теперь в этом доме глазная поликлиника. Мы помчались туда. Потом еще зайдем к Вам. Ждите обязательно, потому что фото нужно вернуть в архив.

Семен Неверов.

Николай Михайлович вскоре пришел домой, прочел записку и, хотя были у него другие дела, немедленно направился в глазную поликлинику. Он понял, что фотографию Семен стащил из архива, и его беспокоило нашествие «разведчиков» в поликлинику.

А для беспокойства основания были. Все шестнадцать с замиранием сердца вначале изучали здание поликлиники снаружи, сравнивая его с фотографией. Затем принялись разглядывать высокое крыльцо с широкими каменными ступенями, стертыми временем, и остатки чугунных перил с причудливым старинным орнаментом.

Тыча пальцем в фотографию, Семен сказал:

- И еще что-то было здесь. Что за предмет, непонятно. Вон даже след остался на камне.

- Привинчено было… - расковырял кто-то из ребят забитые пылью и мусором дырки.

Восьмиклассники молча миновали узкий тамбур и вошли в полукруглый вестибюль с куполообразным потолком. Их внимание привлекли высокие стрельчатые витражи из разноцветных стекол. Двери, ведущие во внутренние помещения поликлиники, были расположены под ними. Обычные двери, покрашенные белой краской. И вообще все остальное, кроме окон и потолка, было обыденно привычным. Белые скамьи у стен. Пол, покрытый светлым линолеумом, затоптанный ногами бесчисленных пациентов. Белая пристройка с окошком, в котором, словно фотография в рамке, виден был строгий профиль немолодой регистраторши.

Несколько человек стояли в очереди к окошку.

Стараясь не обращать на себя внимание, «разведчики» по одному вошли в вестибюль. Но их было шестнадцать, одного возраста, с одинаковым выражением на лицах, в походке, в движениях - выражением восторга, любопытства, желания остаться незамеченными. Их, конечно, заметили.

- Надо проникнуть в глубину здания. Вставайте в очередь к окну, - шепнул Семен соседу, и по цепочке мгновенно слова его были переданы всем.

Семен первым пристроился в очередь за старушкой, которая опасливо отодвинулась. За Семеном молча встали остальные.

Очередь подошла быстро.

- Семен Неверов. Пятнадцать лет. Улица Советская, семь, квартира четыре, - ответил Семен на вопросы регистраторши.

- Сорок седьмой кабинет, - сказала она, равнодушно, поверх очков, взглянув на мальчика.

Так же равнодушно записала она второго и третьего «разведчика».

Четвертой подошла Лаля Кедрина, девочка не по годам пухлая, с миловидным беленьким личиком и ясными бирюзовыми глазами. Она назвала фамилию, имя, принялась было за адрес, но регистраторша вдруг забеспокоилась, выглянула в окошко. Очередь ребят-одногодок заронила в ее душу подозрения. Но они стояли тихо, с трогательным для их возраста желанием попасть на прием к врачу.

Она записала Лалю Кедрину. Однако следующего пациента все же спросила:

- Что это? Из одной школы? Почему все сразу?

Следующим был низенький крепыш, прозванный Левитаном в честь знаменитого диктора.

- Никита Пронин, - таким неожиданно густым и красивым басом сказал он, что регистраторша вздрогнула и недоверчиво поглядела на мальчика.

- Видите ли, мы проводили опыты по химии, - продолжал Никита, - и вот у всех что-то случилось с глазами…

Как раз в это время в вестибюле глазной поликлиники появился Николай Михайлович.

Очередь рассыпалась. Регистраторша поняла, что пришел учитель, и с любопытством дожидалась, что будет дальше.