Галина Ширяева - Гюрги-Дюрги-Дюк. Повесть

Билеты на саратовский поезд, уходящий через пять часов, в единственной еще работающей кассе были только в мягкий и уже кончались. Юлька ударилась в панику и отчаянно полезла к кассе. Кто-то снова обругал ее неуклюжий чемодан, но она все равно так упорно лезла, повторяя дрожащим замаскированным голоском: «Пожалуйста, позвольте, пожалуйста, позвольте», - что все почему-то засмеялись и пропустили ее к окошку.

Получив наконец-то билет, она отыскала свободное местечко на скамье в зале ожидания, достала из чемодана блокнот, склеившиеся конверты и нацарапала коротенькое письмецо Дюк. «Юля! Я достала билет в мягкий. Все благополучно. Тот, которого ты ударила и который живет на первом этаже в вашем доме, хочет тебя избить. Вечером по улице не ходи».

Надо было добавить еще что-нибудь. Но что? Юлька долго думала, но так ничего и не смогла придумать. Неужто ей нечего больше сказать Дюк?

Она вспомнила, как они расставались на платформе под одинокой вывеской и как Дюк без сожаления протянула ей крепкую руку с сильными неподатливыми пальцами. А может быть, она простилась с Юлькой так холодно и так небрежно потому, что догадывалась - Юлька не достанет билета на поезд… А Юлька достала! В мягкий!

Она запечатала письмо и опустила его в почтовый ящик возле телеграфного окошка. Конечно, лучше бы послать письмо не на Мельничную, а туда, в дом на холме. Но Юлька не знала адреса на Заозерной.

Отыскав местечко на самой дальней забытой скамье, она устроилась поудобнее, подняв воротник плаща. Поезд уходил в шесть утра. Ночь на вокзале не была для Юльки в новинку. В позапрошлом году, возвращаясь от няни Мани, они с Любкой потеряли билеты и провели на вокзале в Курске целые сутки. Но тогда Юльке, несмотря ни на что, было весело…

К утру дождь, ливший всю бессонную ночь, прошел. Просохли крыши, тротуар у вокзала, и воздух стал сухим. Однако к тому времени, когда объявили посадку на саратовский поезд, снова начал накрапывать дождь - не разноцветный и не звонкий. Мелкие, почти невидимые капли снова быстро и незаметно покрасили непокрытую часть перрона и крышу вокзала в темный цвет. Вагонное окно в коридоре, к которому подошла Юлька, оставив чемодан, было непрозрачным, рябым от дождя, и Юлька открыла его.

Вот и все! Словно и не было никогда ни Дюк, ни дома на холме, ни телефонного разговора с дедом, ни ее так печально закончившейся золотой любви…

- Отправляемся! - весело прокричала проводница, проходя мимо Юльки по коридору. - Провожающие, освободите вагон! Девочка, отойди от окна, простудишься!

- В Саратове-то когда будем? - спросил кто-то, высунувшись из купе.

Родное слово «Саратов» сразу укутало Юльку с головы до ног во что-то мягкое и теплое - как будто она зарылась в нагретый солнцем песок на пляже, что напротив города, у нового моста. Что бы они там ни говорили, а такого пляжа здесь у них нет и быть не может… Наверно, мать удивится Юлькиному приезду. И Василий Леонтьевич тоже. Но что поделаешь? И ведь все равно они будут ей рады! И ей не придется держать в памяти встречу с Егором Витановичем и с человеком, у которого в сердце осколок…

Поезд тронулся. Капли дождя вместе с ветром ворвались в вагон и хлестнули Юльку по лицу.

- Девочка! Закрой окно!

Город ушел от Юльки как-то стремительно. Наверно, поезд сразу же свернул в сторону от него, и побежали, побежали за окном редкие, невысокие, одинокие дома. Выше за ними виднелась полоска голубого, уже освободившегося от дождевых облаков неба. День начинался, и это было хорошо - днем всегда светло и празднично, как на параде, а до сумерек еще далеко. И можно петь песни. Не те, не Юлькины, а те, которые поют все,- веселые, в которых нет тревоги и зова военной трубы.

- Холодно у окна-то! - сказала Юльке женщина, соседка по купе, выходя в коридор. - Я смотрю - ты все стоишь и стоишь у окна. Что, грустно было расставаться?

- Да, - ответила Юлька. - Грустно.

- От матери уехала?

- Нет, - глотая щемящий комочек в горле, сказала Юлька. - От дедушки.

Слово это, такое ласковое и мягкое, произнесенное ею впервые не для него, а для чужих людей, вдруг стадо каким-то твердым и шершавым, как кора погибшего дерева.

- Ты до Саратова едешь?

- До Саратова.

- Вот и хорошо. У нас в купе все до Саратова. Значит, ночью можно спокойно спать, никто не потревожит,

- А где первая остановка?

- Первая? В Максимове.

- Где?

- В Максимове.

- А к-когда?

- В семь пятнадцать, кажется. Больше часа без остановок гнать будем.

- А что там в Максимове? Город?

- Город не город, а станция. Вокзал. Все, как положено.

- И электричка ходит?

- Ходит. Чего ж ей не ходить! Все, как положено.

- До города ходит?

- До города.

- И автобус?

- И автобус ходит. Ты закрой окно. Холодно.

Юлька закрыла окно, и сейчас же дождь с силой исхлестал его и закрыл от нее мутной пеленой и небо, и горизонт, тронутый солнцем.

- Тебя как зовут?

- Юля.

- Хорошее имя.

Да! Так называют женщин из славного рода Гюрги-Дюрги-Дюков!

- Который час?

- Да скоро половина седьмого уже!

До Максимова, куда обязательно должен вернуться дед, оставалось сорок пять минут. Ровно сорок пять. Долгий школьный урок с невыученной главой из учебника, когда не знаешь, куда деться, и уйти никуда нельзя. И все равно вызовут к доске. И холодок от застывших серебряных лучей живет в ладонях!

Она прошла в купе, снова спросила у кого-то, который час. Прошло только две минуты. Она вернулась в коридор, к окну.

Бессонная ночь на вокзале была, пожалуй, самой беспокойной в ее жизни. Поезда уходили и приходили всю ночь. И, наверно, именно оттого, что все чего-то ждали, что-то тревожное жило в электрической дымке вокзального зала, и Юльке все время думалось: может быть, эта ночь в холодном зале ожидания похожа на те страшные ночи в бомбоубежищах, когда плыли, плыли к этому городу вражеские самолеты и голос радиодиктора размеренно, по-обыденному повторял: «Самолет противника над городом! Самолет противника над городом!..» А мимо Юльки все сновали и сновали неугомонные пассажиры, и среди них почему-то было очень много похожих на Юлькиного деда. И барабанил по крыше вокзала дождь, словно выстукивал тревогу…

Хлопнула дверь в конце вагона. Кто-то перешел из соседнего вагона и медленно пошел через коридор. Остановился почему-то за Юлькиной спиной… По-почему он остановился?.. М-может быть, он п-просто хотел закурить… А м-может быть, хотел по-посмотреть в окно… Пошел дальше. Ушел!

Зеленые кроны деревьев, плывущие за окном, вдруг слились в Юлькиных глазах в стремительную стрелу, готовую поразить кого-то насмерть!