Александр Серафимович - Воробьиная ночь

Молчаливый лесной сумрак посветлел в одной стороне, и меж деревьев блеснул водный простор. С крутого песчаного берега открылось озеро. Необозримо уходило оно, отодвинув леса до синего горизонта, и изумрудно-зелёные острова бесчисленными стаями покрывали светлое лицо его. Узкими протоками оно тянулось в другие, соседние озёра, на сотни вёрст растянувшиеся по угрюмому, суровому, молчаливому краю, с одной стороны которого катило тяжёлые холодные волны Белое море, с другой — морозной мглой дышали ледяные поля Северного океана.

Бесчисленные стада уток, гусей, лебедей, нырков и всякой пролётной водяной и болотной птицы с криком, шумом и гамом возились на воде, шумно подымались густыми, чернеющими тучами, заслоняя и воду, и далеко синеющий лес, и изумрудные острова, и далеко тянулись вереницами.

Мальчик с минуту постоял на берегу и пронзительно два раза свистнул. Озеро ожило. Как будто множество спрятавшихся людей засвистало и отозвалось со всех сторон, и над водой, всё ослабляясь, понеслись замирающие тонкие звуки. Птица рванулась, взрывая воду, шумом заглушая умирающее эхо.

— Стало быть, не пришёл, — проговорил мальчик, вынул из-за пояса топор и стал рубить деревья, сваливая в воду возле берега.

Он работал ловко и быстро; сочные щепы летели из-под топора, и эхо, не умолкая, с разных сторон повторяло удары.

— А-ах, холодная… — проговорил мальчик, пожимаясь, когда, скинув сапоги и засучив шаровары, полез в воду, которая, как ножом, резала острым холодом.

И, торопливо стаскивая с обрубленными ветвями стволы, стал вязать гибким тальником плот. Через минуту стянутые вместе брёвна неуклюже высовывались из водного зеркала.

Через минуту стянутые вместе брёвна неуклюже высовывались из водного зеркала.

Мальчуган перенёс на плот пук волосяных силков и суму с хлебом, упёрся шестом, и плот, сдвинувшись тихонько, поплыл от берега. Длинные травы колебались и тянулись в прозрачной холодной воде, цепляясь и обвиваясь вокруг шеста. Птицы с неумолкаемым шумом без перерыва подымались с озера, как будто сама вода рождала их из глубины, и всё больше и больше чернеющая косая туча их заслоняла и лес, и небо, и синеющую даль.

Далеко отошёл берег, и кругом необозримо расстилалось серебряное зеркало с висевшими в глубине его облаками, печальным, серым небом и опрокинутыми прибрежными лесами. Шест перестал доставать дно, которое далеко внизу виднелось сквозь чистую, как слеза, воду, и мальчик, крепко упираясь посинелыми от холода ногами, бурлил шестом, работая как веслом.

Низкое, холодное солнце передвинулось к самому лесу, когда плот ткнулся в берег острова. Мальчик обулся и пошёл в лес.

На стволах сосен белели зарубки, которые он сделал несколько дней назад. Лес был глухой, угрюмый, без тропок, без следа человечьего, но мальчик шёл легко и уверенно, поглядывая на белые отметины. В чаще возле кустарника неподвижно висела птица, свесив крылья и вытянув вверх шею. Тонкая волосяная петля, захлёстнутая за ветку, туго стягивала шею.

Мальчик высвободил мёртвую птицу и бросил в мешок. По мере того как он шёл, мешок наполнялся птицами, которых он вынимал из силков.

Между кустарниками быстро мелькнуло и пропало пушисто-красное. Мальчик бросился туда. На ветке неподвижно висела полуобъеденная птица.

— Ах-х, ты!.. — сердито проговорил мальчик, осматривая объеденную птицу и лисьи следы под деревом. — Ладно, ужо приготовлю тебе гостинца!

Все остальные силки оказались пустыми или в них торчали одни объеденные головы и шеи.

Надо было собираться назад. Солнце село. Мрачно и угрюмо стояли сосны. Стояла неподвижная, полная таинственности тишина. Мальчик торопился выбраться к озеру, но лес упорно держал его, и всё глуше и темнее становилось кругом. Тяжёлый мешок тянул плечи, под ногами испуганно хрустели сухие веточки, и потом опять сапоги беззвучно-мягко ступали по хвое, и угрожающе сгущалась темнота, сливая деревья в одну таинственную сплошную массу.

«Как бы не заблудиться!» — тревожно мелькнуло в голове, и он напряжённо всматривался, но белевших прежде зарубок уже не было видно.

Наконец темнота слегка раздвинулась, и тёмным блеском едва блеснула у берега вода. Мальчик прислушался: над потонувшим в темноте озером стояла такая же мёртвая тишина, как и в лесу, только дышало оно мраком, холодом и сыростью.

Он стал ходить по берегу, разыскивая плот, но везде был всё тот же пустынный, молчаливый берег, так же едва поблёскивала чёрная вода и стояла дышавшая холодом и сыростью тишина.

— Ок-казия!.. Что будешь делать!..

Мальчик прошёл немного в лес, стал на колени, нащупал вылезавший из земли смолистый корень, вырубил его, высек кремнём огня, зажёг корень и помахал, чтоб разгорелся.

Багровое пламя, струясь и колеблясь, дымно бежало, и. в лесу трепетно забегали тени, и в багрово вспыхнувшей воде отразились покрасневшие вершины сосен.

Недалеко показался из красной воды угол плота.

Мальчик загасил огонь. И разом водворилась кромешная, непроглядная, чернильная тьма. Мальчик сложил на плот мешок с птицами, с провизией, обгоревший корень и оттолкнулся шестом.

Шест уходил всё глубже и глубже, переставая доставать дно.

Шест перестал доставать дно…

Бурлила вода. Плот тихо и беззвучно подвигался вперёд среди немой тишины, среди непроглядного мрака.

Словно мёртвое, заколдованное царство простиралось вокруг на сотни вёрст, и не слышно было человеческого голоса, ни всплеска рыбы, ни писка птиц. Шест бурлил, не доставая дна, и пенил невидимую воду, и тихонько колыхался плот, заброшенный и одинокий среди пустынного водного простора, среди холодного ночного мрака.

— Что ж это, никак к берегу не прибьёшься…

Мальчик тревожно стёр пот со лба и оглянулся: даже краёв плота не видно. Поднял голову — та же густая, непроницаемая, молчаливая темь, ни одной звезды.

— Аххх ты, бож-жа мой!.. хлопнул себя по бёдрам, поплёвывая на руки, и опять принялся работать шестом.

Время уходило, стали ныть руки и плечи, а кругом всё та же молчащая, холодная ночь, всё так же неизвестно где блуждающий плот. И это огромное молчание холодной, мёртвой темноты стало заползать в сердце тоской и отчаянием. Хоть бы крик, хоть бы всплеск! Ни одного живого существа.

Теперь он уже не представлял себе, где берег, к которому он ехал, и где тот, от которого отчалил. Всё одинаково кругом безмолвно-мертво. Работал наугад, лишь бы не остаться без дела и не отдаться отчаянию.