Станислав Олефир - Когда я был маленьким, у нас была война…

Обследовали один штабель, перешли ко второму – и сразу же повезло. Наткнулись на большую упаковку исписанных бланков. Каждый чуть больше тетрадного листа, но с обратной стороны совершенно чистый. Мы с Эдиком набиваем ими мешки, а Васька потрошит упаковку с большими книгами. Две написаны совсем не по-нашему, потом «Русские народные сказки», еще три или четыре не по-нашему и наконец три библии. Две точно такие, как у бабушки Стеши, третья – прямо великанша. Как определил Васька, «поповская». Привели всё в прежний вид, позвали Шерстюка и на полусогнутых домой…

У мамы наша добыча вызвала восторг – сразу же посадила девочек сшивать из бланков тетрадки, – а вот папа ударился в панику. Из-за библий. Его брат Гриша арестован и умер в тюрьме как «враг народа», из-за чего папу, хотя боевой офицер и полно военных наград, держат на коротком поводке. Чуть что не так – отправится следом за братом. Папа уверен, что библии изъяло НКВД из какой-нибудь церкви, их нужно срочно убрать из нашей хаты. Даже лишней минуты не держать. Иначе – тюрьма! Мама распорядилась не пороть горячку, а отправить все библии в Чапаевку ее маме, бабушке Степании. Бабушка глубоковерующая, регулярно ходит в церковь, вот всё по божески и организует. Конечно, до Чапаевки можно доехать поездом, но зачем рисковать? Вдруг какая проверка, беды не оберешься. А так – каких-то семь километров можно протопать пешком.

Дождавшись темноты, отправились в поход. Мы с Эдиком несем библии, а папа держится сзади, словно он случайный прохожий. Нам с братом это нравится. Будто мы какие-нибудь партизаны или даже шпионы. Идем-пробираемся в тыл врага. Но папа все испортил. Расхрабрился, догнал нас, устроил перекур, и до самой Чапаевки мы шли не тайной шпионской группой, а просто веселой компанией. Библии нес уже папа. Дошли, разбудили бабушку, вручили библии и почти бегом – к остановке поезда. Теперь было можно…

У нашего Шерстюка очень хорошая память: где пообедает, туда идет и ужинать. Вот он без нас в воинскую часть и явился. Дядя Ваня очень испугался. У часовых и командиров было оружие, вдруг кому-нибудь захочется подстрелить беспризорного поросенка? Он накормил Шерстюка пшеничной кашей, привязал на веревку и наказал идти домой. Мы с Эдиком похвастались, что Шерстюк понимает эту команду, а дядя Ваня запомнил.

Шерстюк послушно нырнул в дырку, подождал, когда через нее пролезет дядя Ваня, и направился, куда ему приказали.

Наша мама час то рассказывала такую притчу: цыганенок чем-то провинился, цыган гонит его через степь и кричит: «Вон из моего дома! Вон из моего дома!» Да еще и кнутом хлещет. Цыганенок бежал-бежал, выбился из сил, упал на землю и в отчаянии спрашивает: «Папа, где же твой дом кончается?»

Кроме нашего дома, Шерстюк часто гостил у нашего родственника деда Сначука, папиного друга дядьки Харитона, маминой мамы – бабушки Степаниды и, конечно же, школьной уборщицы Муси. А для этих животных где кормят – там и дом. Вот ближним Мусин и оказался.

Молодая, очень красивая девушка Муся, кроме уборки в классах и коридоре, топила в школе печи, заведовала библиотекой и ходила проведывать заболевших детей. Утром, если кто не пришел в школу, отправлялась к нему домой. Может, заболел или что случилось? Однажды спасла целую семью. Не дождавшись, когда прогорит печь, они закрыли вьюшку и угорели. Хорошо, крючок на двери еле держался. Муся этот крючок вырвала и принялась вытаскивать всех на улицу. Еще бы немного, и угорели до смерти.

А через месяц – и другую. Эти набрали из сеялки кукурузы, смололи на ручной мельнице и сварили кашу. Не знали они, что эту кукурузу перед посадкой обработали ядом. Муся пришла выяснить, почему дети не пришли в школу, а они отравленные по полу ползают. Переполоху было много, но в больницу довезти успели. Там им промыли желудки, сделали уколы, и через три дня те ходили как ни в чем не бывало.

Бабушка Степанида говорила, что за это Мусе будет большое счастье в жизни. Вот это счастье в лице дяди Вани вместе с поросенком к ней во двор и явилось. Дядя Ваня сразу влюбился в Мусю и попросил нашу маму, чтобы посватала ему невесту. Перед этим он, конечно, посоветовался со мною и Эдиком, мы всё правильно и подсказали. У калмыков-то все делается совсем не так.

Когда отпраздновали свадьбу и дядя Ваня переселился к Мусе, у Шерстюка настала совсем счастлива я жизнь. Воинская часть по-прежнему возила зерно на элеватор, так что еды хватало и Шерстюку, и молоденькой свинке Машке, которую дядя Ваня купил ему в компанию. Зимой Шерстюк по улице бегал мало: во-первых, холодно, а во-вторых, страшно выпускать. Вдруг на кого набросится? Шерстюк все больше походил на дикого кабана, и папа даже советовал отпилить ему клыки. К счастью, в гости приехал папин боевой друг Шерстюк и сказал, что намерен забрать своего тезку домой. К ним поступила заявка на отлов диких свиней, за которых обещают дорого платить. За такие деньги можно купить на базаре уже откормленного кабана.

Так оба Шерстюка от нас на грузовике и уехали. Один – в кабине, другой – в кузове. Мы с Эдиком даже плакали, а Колька Кукса угостил своего врага кусочком кукурузной лепешки.

Все были уверены, что на этом история с полудиким кабаном и закончилась, но не тут-то было! Летом молодая свинка принесла дяде Ване и Мусе одиннадцать полосатых, словно колорадские жуки, поросят. Понятно, ни сала, ни мяса от таких зверей не дождешься. На базаре тоже не продашь. Муся ругалась и говорила маме, что этот Шерстюк подсунул им большую свинью, а дядя Ваня выспрашивал у папы адрес боевого друга. Нужно было узнать: не согласится ли он забрать и детей своего тезки?

До войны, да и после папа работал в двух школах: нашей, – в селе, – и железнодорожной – на станции. Отчитает уроки дома – и бегом на станцию. Дождь или снег – без разницы. Так лет двадцать и бегал.

Возле нашей школы – полгектара огорода, в железнодорожной – выдают форму и талоны на хлеб. А в семье восемь детей. Здесь не засидишься.

Помню, и еда внатяжку, и одежда кто во что придется, но как гуляли! Как пели! На выходной у нас в гостях – две школы. Учителя, пионервожатые, даже уборщицы. Это сейчас уборщица как бы второй сорт, а раньше – никакой разницы. И ученика проведает, и родителям замечание сделает, и урок вместо заболевшего учителя проведет.

В нашей школе уборщицей – Наташа. Красотой ни маме, ни моей крестной не уступала. А уж пела! Кареглазая, чернобровая, песню заведет – где голос берется? Вечером прямо в нашем дворе ставили «Наталку-Полтавку». Папа играл Выборного, учитель физики Григорий Гаврилович – Петро, а Наталку, конечно, Наташа. Все село – у нашей хаты. И взрослые, и дети. Потом разговоров!