Иван Серков - Мы - хлопцы живучие. Повесть

Женщины реветь того пуще, а Скок их успокаивает:

- Тише, бога ради. Будет лес. Всем будет. Только ведь это не по щучьему велению делается. Не все сразу. Слышите, гремит?

Все прислушались. Верно, откуда-то издалека доносились тяжелые раскаты. Видно, фронт.

- А лес будет, - уверенно повторил Скок. - Тебе, Марья, в первую очередь выпишу…

Мы со своим «упырем» уже было и лезть к председателю раздумали, но он сам нас заметил.

- А вы что тут забыли? Тоже лесу хотите?

- Нет-нет, - успокоил его Санька, - у нас другое…

Оглянувшись на женщин, мой приятель подошел к самому столу, заговорщицки поманил Скока пальцем - дело, мол, секретное, - и когда тот перегнулся через стол, зашептал что-то прямо в председательское ухо.

- У вас в печи? - удивился Скок.

- Да не-ет, - отбросил секреты Санька. - На кирпичном заводе.

- Разберись ты с ними, голубь мой, - попросил дядька Скок участкового милиционера.

Участковый - Максим Колдоба. Это уже не молодой мужчина с Хутора. С виду не больно приметный, в сером измятом плащике и в солдатской выцветшей пилотке. Милицейскую форму ему еще не успели выдать. Но пистолет есть. Висит на ремне. Максим еще и вора ни одного не поймал. Он только отнимает у таких, как мы, хлопцев разные находки. Только найдешь что-нибудь стоящее, только стрельнешь разок - Колдоба уже тут как тут. Находку отберет и еще, если хочешь, уши натреплет. Он и теперь подумал, что мы с Санькой по доброй воле принесли какой-нибудь пулемет. А услыхал про упыря - не поверил:

- А вы, хлопцы, не загибаете?

- Что вы, дяденька! - стал божиться Санька. - Сидит там и сопит…

- Кашляет, - добавил я.

- Тогда показывайте, - сказал Колдоба, и мы втроем двинулись в путь.

К самой печи Максим нас не пустил. Расспросив, где та нора, в которой мы с Санькой будто бы слышали что-то подозрительное, он велел нам возвращаться домой, а сам медленно пошел, приминая полынь, к куче битого заросшего кирпича. Возвращаться? Как бы не так! А что мы хлопцам потом расскажем? Нет, мы не такие, чтобы, обнаружив упыря, не поглядеть на него.

- Посидим тут, - предложил Санька возле конокрадова креста, и мы присели на травянистый холмик.

Вечереет. За полем уже заходит большое красное солнце, и вода в глиняных карьерах тоже красная, будто туда насыпали жару из печи. На болоте, где был когда-то немецкий ложный аэродром, спокойно ходит длинноногий аист ищет на ужин лягушек. А нас с Санькой донимают комары. Но мы хлопцы терпеливые, мы все равно сидим. Может, Максиму понадобится помощь, как раз и подоспеем. А потом вместе будем вести того кашлюна по деревне.

Пусть этот Петька Смык посмотрит. И Катя пусть посмотрит, кто мы такие: задаваки несчастные или отважные хлопцы.

А Колдоба как сквозь землю провалился. Нет и нет. А может, залез там в печь и поможет вылезти? Санька даже на крест взобрался, чтоб лучше все видеть. Оттуда, с креста, он и докладывает мне обо всем происходящем. Колдоба лежит за кучей кирпича и не шевелится. Потом подошел к норе и снова затаился. Видно, слушает. Швырнул и нору камень…

- А что из норы? - не стоится мне на месте, тоже охота налезть на крест.

- Ничего, - разочарованно вздыхает Санька.

Ну и опозорились же мы с приятелем! Только панику подпили на все село: упырь, упырь. Теперь хоть на глаза людям не показывайся. И все из-за Саньки. Сопит там, видите ли, кто-то. В ушах у него сопело со страху.

- А у тебя в ушах не кашляло? - обиделся Санька.

В этот момент в развалинах завода произошло нечто такое, чего мы и не ждали. Не из норы, а совсем с другой стороны, будто из-под земли, сверкнуло пламя и сухо протрещала автоматная очередь. Санька кубарем скатился со своего наблюдательного пункта.

Когда упырь поднялся в рост, мы увидали его и так, лежа на земле. На нем были какие-то лохмотья, голова взлохмачена, лицо все заросло. Он опрометью бросился в заросли лозы. Откуда-то из руин вслед ему несколько раз бабахнул револьвер. Но Колдоба стрелял, видно, не метко: незнакомый исчез в кустах.

Едва все стихло, мы с Санькой на четвереньках подползли к Колдобе. Он лежал, окровавленный, среди камней и скрежетал зубами:

- Вот дурень, вот дурень… Не так нужно было… Голод бы его оттуда выгнал, гада… Не совсем я поверил вам, хлопцы. Думал, все-таки… загибаете…

Максима отвезли в госпиталь, а разговоры про упыря возобновились с новой силой. Толковали о том, что милиция нашла на кирпичном заводе его берлогу. Мы с Санькой теперь в центре внимания.

- Ну, какой он хоть из себя, хлопцы? - расспрашивают нас все, начиная от бригадирши и кончая старым Зезюлькой.

- Такой лохматый-лохматый, одно волосье, - рассказываем мы.

Министр считает, что это какой-нибудь полицай возле села отирается. Может, даже из наших кто, из подлюбичских. Правда, в это не шибко верится. Как только стал приближаться фронт, как только загремело на востоке, их словно корова языком слизнула вместе с семьями. Неумыкин двор вместе с остальными сгорел, а в Афонькиной хате живут соседи. Так что возвращаться им некуда.

- Давно уже они в Германии, у немцев, - говорит бригадирша.

- Немцам теперь не до вчерашних холуев, - возражает ей Министр.

Разные идут разговоры. А тем временем кур у людей кто-то покрадет ночью, то картошки в огороде нароет, хотя она еще не больше ореха, то исчезнут с забора выстираные брюки. Моя бабушка, чуть стемнеет, запирается на все засовы. Забредет среди ночи в хату, что мы с ним сделаем? Соли на хвост насыплем?

Трудное для нас с Санькой настало лето, с потом, с мозолями. И радостное. Каждый день с фронта новые вести. Министр не успевает в бригаде, все их пересказывать. И додумались же наши загонять немцев в котлы! Окружат со всех сторон и поддают жару. Бабушка часто у меня спрашивает:

- А правда, что гадов тех снова в этот… в чугун загнали?

- Да не в чугун, а в котел, - снова и снова объясняю я.

- Пускай себе и в котел, - охотно соглашается старая. - Что в лоб, что по лбу…

Ушли наши на запад. Дождался Зезюлька, что и его Могилев взяли. Уехала с луга зенитная батарея. Там теперь шумит-гудит сенокос. Мне дед Николай наладил отцову косу-литовку, а Саньке старый Зезюлька отбил. Петька Смык наточил какую-то ломачину. Не коса у него, а горе, и он еще с нашими ее равняет. Говорит, хоть на нет сточенная, зато легкая.

На луг мы идем вместе с мужчинами. Вернее, они идут с нами: их раз, два - и обчелся, а нас - целый полк. Мужчины идут и курят, а у таких, как мы, табаку нет.

Попросить бы, да смелости не хватает. Петька Смык попросил было, так Министр его на смех поднял:

- Нос не дорос. Ты его утри сперва.