Анатолий Алексин - Узнаёте? Алик Деткин

Все представители мужского пола в нашем классе поддержали мой план. Со всех сторон неслось:

— Это будет дело! Не то что салфеточки и коврики! Мы девчонкам докажем!

— Мы докажем! — кричал и Витик-Нытик.

— Молчи уж лучше! — махнул я рукой. — Уж ты докажешь! Опять будешь только молоток и гвозди подавать, да?

Наш отрядный поэт Тимка Лапин тут же сочинил песенку:

На перемене мы все помчались в столярную мастерскую и изложили учителю свой план. Он просто в себя не мог прийти от радости:

— Наконец-то вы оценили уроки труда! Труд — это великое дело, ребята! Труд превратил обезьяну в человека!..

А мы в ответ так галдели, что, глядя на нас, можно было твёрдо сказать: мы все действительно произошли от обезьян. И, кажется, совсем недавно…

10 декабря

Вот и наступила зима!

Вообще-то говоря, мороз уже давно пощипывал лицо и руки, я уже давно надел зимнее пальто и шапку-ушанку, которые потом ещё целых пять дней пахли нафталином. Но снега всё не было. А зима без снега — это, по-моему, не настоящая зима. И вдруг позавчера утром я увидел, что наши подоконники будто заросли белым мохом, и улицы побелели, и все деревья во дворе стали седыми. В воздухе кружились мохнатые звёздочки. И хоть на улице сразу потеплело, я сказал: «Пришла наконец моя любимая зимушка-зима!»

Толя Буланчиков, а за ним и все ребята в классе решили, что «нужно провести какое-нибудь очень оригинальное зимнее мероприятие». Такое, какого ещё не было ни в одном отряде! И все тут же стали поглядывать на меня. Вот наказание: привыкли, что я всегда что-нибудь придумываю! Но ведь это же мне загадочный «ТСБ» подсказывал!

Я надеялся, что он и теперь что-нибудь да подскажет. Три дня подряд я прибегал в школу раньше всех, бросался к парте, но она была пуста-пустёшенька. Только один раз валялся кусок засохшей булки с маслом и колбасой: кто-то из второй смены не доел свой завтрак. А записок никаких не было!

Я снова стал размышлять: «Ну что бы мне мог посоветовать в таком положении этот самый „ТСБ“?

Что?!» Все ребята с надеждой смотрели на меня, и от этого я уж совсем ничего не мог сообразить. Я по десять раз в день залезал на свой заветный подоконник, у меня даже поясница заболела, и наша умная Наташа Мазурина сказала, что я от сидения на холодном камне наживу себе очень неприятную болезнь радикулит, которой вот уже двадцать пять лет болеет её бабушка. Так вот я жертвовал своим здоровьем ради общего дела, ради коллектива! Но никакие «оригинальные зимние мероприятия» не лезли мне в голову.

— Ты просто не хочешь подумать как следует! — ворчал Толя Буланчиков. — Если бы ты по-настоящему, так, знаешь, по-пионерски захотел, то уж давно бы что-нибудь придумал!

Ох и чудак этот Буланчиков! Неужели он думает, что мне охота самому перед всем коллективом подрывать свой авторитет! Но если ничего не придумывается! Виноват я, что ли? А может, я просто привык уже к помощи этого «ТСБ» и отвык думать своей собственной головой? Может быть… Но ведь в этом я тоже не виноват.

Мучения мои кончились сегодня утром. Я снова забрался на подоконник — и вдруг меня осенило: «А может, и не нужно вовсе никаких „оригинальных мероприятий“? Снег у нас есть? Есть! Лёд есть? Есть! Коньки есть? Есть! И лыжи есть. И санки тоже! Вот и будем ходить на лыжах, бегать на коньках, кататься на санках! Да еще в снежки сражаться! А „оригинальных мероприятий“ совсем не надо!»

— Я же говорил, если захочешь — всё будет в порядке! — воскликнул Толя Буланчиков. — Вот захотел — и придумал! Кто, брат, ищет, тот всегда найдёт!

И все меня поздравляли с моей оригинальной идеей о том, что не нужно нам никаких оригинальных идей. Вот как оно получилось!

12 декабря

Ещё в прошлом году мы с Витькой заключили «священный договор»: делать письменные уроки по очереди. Это рационализаторское предложение внёс, конечно, я. План у меня был очень простой: один день я решаю арифметические задачки и примеры, а Витька списывает у меня. Другой день Витька решает, а я списываю. При этом способе получается огромная экономия времени. А за счёт сбережённых таким образом минут и даже часов можно побегать на коньках, погонять футбольный мяч, почитать книжку и просто поваляться на диване.

Мы бы, конечно, хотели точно так же поступать и с устными уроками: один день по всем предметам отвечаю только я, а другой день — Витька. Этот план, однако, был невыполним: учителя бы никогда не оценили его и не позволили провести в жизнь.

Но письменные домашние задания мы целые полгода делали так, как договорились. И всё шло очень хорошо, просто отлично!

Но вот вчера случилось что-то непонятное. Утром, ещё до школы, папа, вынимая из почтового ящика газету, сказал:

— Тебе письмо, Сева. И какое-то странное. Первоклассник его писал, что ли?

И правда, адрес был написан крупными печатными буквами, как пишут ребята-первоклассники. Но ошибок ни в адресе, ни в имени и фамилии не было. Значит, писал не такой уж первоклассник!

Я почти никогда ещё не получал писем по почте. Вернее сказать, я не получал «личных» писем, где бы на конвертах было написано: «Севе Котлову». А так-то вообще мне писали: и дедушка (мамин папа), и бабушка (папина мама), и сами мама с папой, когда они в доме отдыха бывали. Письма бабушки и дедушки всегда были адресованы маме, и только внутри конверта один из листков начинался словами: «Дорогой Всеволод!» (так писал дедушка) или: «Родненький мой внучек» (так писала бабушка). Мама и папа писали на конверте: «Дмитрию Котлову». И тоже только внутри конверта было обращение ко мне. Так что можно считать, что «личных» писем я не получал.

А тут прямо на конверте печатными буквами, словно для того, чтобы посильнее удивить меня, было выведено: «Севе Котлову (лично)».

Я быстро разорвал конверт. Соседка Калерия Владимировна, та самая, муж которой, «агроном по образованию», называл меня иногда Севооборотом, а иногда Севообормотом, ехидно сказала старушке пенсионерке тёте Паше:

— Наш-то кавалер стал уже письма получать!

— А вы уже перестали получать — вот и завидно небось? — не поднимая головы от кастрюли, ответила тётя Паша.

И мне, честное слово, хотелось расцеловать её!

Стало быть, я надорвал конверт и увидел, что внутри лежит небольшой белый листок, а на нём такими же печатными буквами написано:

«Дорогой Сева! Я ничего не могу объяснить тебе подробно, но только знай: я расторгаю наш „священный договор“. Теперь я буду готовить письменные задания сам. Каждый день сам! И ты делай сам. Это необходимо! Ни о чём меня не спрашивай. Я тебе сейчас ничего не могу объяснить. И вообще не разговаривай со мной целых пятнадцать дней с момента получения этого письма. Если только заговоришь, плохо нам обоим придётся. Потом всё объясню. И почему пишу печатными буквами, тоже объясню. Твой верный друг Витя».