Валентина Осеева - Васёк Трубачёв и его товарищи

— Он давно не писал, мы так боялись за него… Ведь у Васька нет матери, один отец! — торопливо, как своему близкому человеку, объясняли ребята.

— Васёк к тёте своей побежал! Сейчас ей скажет, — сообщил Петя Русаков.

Губы у Марии Ивановны дрогнули, глаза наполнились слезами.

— Вот как бывает в жизни! Вот как бывает с людьми! — тихо, словно отвечая самой себе, пробормотала она и вдруг, оглянувшись на дом, озабоченно зашептала: — Гости в школе — сам генерал Кудрявцев и секретарь райкома… А я кисейку покрасила на занавески, только повесить не успела. Вот домой за нею ходила. Бегите, мальчики, наверх — может, пока они будут внизу, мы хоть в учительской повесим!

— Гости?.. Генерал Кудрявцев? Секретарь райкома? — живо заинтересовались ребята.

— Секретарь! Это тот, что был у нас, помните? — сказал Сева.

— Бегите, бегите скорей! Молоток берите, гвозди… — торопила Мария Ивановна.

— Да они приехали дом смотреть, им наши занавески ни к чему… — сказал Петя Русаков.

— Мало что дом! Занавески тоже нужны… — прервал его Мазин, захватывая из рук Марии Ивановны ворох кисеи. — Саша, беги вперёд, за гвоздями, спроси у Грозного. Идёмте, Мария Ивановна. Мы живо всё сделаем!

Ребята пошли за ним. Проходя мимо участка Алёши Кудрявцева, они ахнули. За утро здесь вырос большой кусок забора. Желтели новые столбы и аккуратно прибитые штакеты. Несколько мальчиков вместе с Алёшей Кудрявцевым ещё возились неподалёку, что-то доделывая.

— Не останавливайтесь и не смотрите! — быстро шепнул Одинцов. — Рано им ещё торжествовать!

— Материал из лесу уже привезли? — спросил у Синицыной Саша.

— Сейчас, верно, привезут. С утра поехали, — ответила та.

Мальчики прошли мимо нового забора, стараясь казаться равнодушными.

А в госпитальной кухне, обняв за шею тётю Дуню, Васёк тихонько утешал её, незаметно вытирая рукавом и свои слёзы. Весть о том, что Павел Васильевич нашёлся и лежит в госпитале, потрясла Евдокию Васильевну. Ей сразу представилась палата, где на одной из коек мечется и страдает её Паша. Не имея возможности бежать к нему, помочь, облегчить муки близкого, родного человека, она тихо плакала, не вытирая безудержно катившихся по щекам слёз.

— Тётечка, ведь у нас все хорошие — и врачи и сёстры… Если очень больно, они дают лекарство, впрыскивают что-нибудь… — шёпотом утешал её Васёк.

Но тётя Дуня молча качала головой. Она вспоминала Пашу в деревенском доме своих родителей, когда, ещё маленьким, он, переваливаясь, как уточка, только начинал ходить; она вспоминала его школьником с сумкой на боку, в новом картузе, подаренном крёстной; она вспоминала его взрослым человеком, коммунистом Павлом Васильевичем Трубачёвым и надёжным, заботливым братом Пашей… Вспоминала и плакала… А в кухонное окно скупо светило послеобеденное солнце, и на плите, упревая в огромном котле, тяжко вздыхала солдатская каша.

Вася ходил за старшей сестрой и недовольным голосом пояснял:

— Если человек чувствует себя здоровым, то нечего его держать в госпитале. Мне, сестрица, давно пора на выписку.

— Вася, я уже вам сказала — в конце недели! Надо же слушать врачей, вы не ребёнок, — хмурилась сестра.

— Опять всё то же! — удручённо разводил руками боец. — Да вы хоть шинель мне выдайте. Всего и вещей у меня — одна шинель. Что ж это, сестричка, малейшую просьбу не можете исполнить!

Сестра останавливалась и, качая головой, с улыбкой глядела на длинного, словно выросшего из халата паренька:

— Замучил ты меня, Вася, честное слово!

— Да ведь шинель командира моего… Хоть в руках бы мне её подержать. И беспокоюсь я — не переменили бы… Ведь в горячке привезли меня, не спутали б в кладовой у вас.

— Ничего у нас не путают, всё под номерами хранится. А в палату дать шинель я не могу. Не мешайте мне работать! — начинала сердиться сестра.

Вася шёл в палату и, обхватив руками голову, садился на свою койку.

— Что, никак не выпроситься? — ласково поддразнивали его раненые.

— Что нельзя — то нельзя, — резонно замечал Егор Иванович, откладывая на столик книгу. — Врачи лучше знают! Почитал бы, как наука вперёд шагает! Что зря время терять? После войны нам эти знания на каждом шагу пригодятся.

Егор Иванович и Вася были в числе выздоравливающих, и оба готовились к выписке. Вася уже ходил, стараясь держаться молодцом и не хромать. Врачи обещали отпустить его в конце недели. Теперь каждый день казался Васе длинным, как год.

— Э-э-эх! — по-стариковски кряхтел Вася. — Держат человека, сами не знают чего! А на фронте люди нужны…

Лида и Нюра застали Васю и Егора Ивановича во дворе. Они сидели на скамеечке под деревом и беседовали.

— А, пришли наши пионерочки! — обрадовался Егор Иванович. — Сядь около меня, доченька… Скоро уеду я. Тогда уж после войны только повидаемся. Приедешь к нам в гости, в колхоз… Вот мне дочка пишет — богатый урожай они сняли, а ведь женщины да дети работали… Почитай-ка! — Егор Иванович вытащил полученные письма.

Нюра, присев рядом, терпеливо перечитывала их, удивляясь и ахая. Как бывало раньше, предложила написать под диктовку ответ.

Егор Иванович завернул рукав халата, показал больную руку, пошевелил пальцами:

— Сам теперь справляюсь. Медицина чудеса делает. Вот вырастешь — иди на врача. И дочке своей так закажу. Хороший врач — великое дело…

Егора Ивановича позвали в палату. Вася с Лидой разговаривали о ребятах. Нюра подсела к ним ближе.

— Привык я к вам. Правда, всё равно скоро расставаться, а всё-таки забегайте почаще. Как там с учёбой у вас, как ремонт идёт?

Лида рассказывала, передавала приветы.

— Эти дни никак нельзя было вырваться. Нам ведь тоже видеть тебя хочется, Вася. Ты хоть перед отъездом зайди в школу.

— Обязательно зайду! Да ведь вот не пускают ещё никуда, а то поработал бы я с вами денёк-два на стройке. Я, бывало, с ребятами весь день на пришкольном участке вожусь. Бо-ольшой участок нашей школе колхоз дал!

Вася начинал рассказывать о школьниках из своего села, вытаскивал из кармана полученные письма:

— Мало я кому писал отсюда, а всё-таки нашли меня мои ребята.

— Вот уедешь ты, Вася, и скучно-скучно нам станет… Приезжай после войны, Вася, ладно? — говорили девочки. Вася растроганно благодарил:

— Спасибо вам, сестрёнки! Обязательно приеду. Я вас всегда помнить буду! Командир мой говорил так: хороший человек не вспоминается, а запоминается.

Когда девочки ушли, Вася лёг на койку и, закинув руки за голову, размечтался: «Вот кончится война… Вернёмся мы все с фронта, разойдёмся кто куда. В мирной жизни дело каждому найдётся. Только бы скорей до победы дойти!»