Валентина Осеева - Васёк Трубачёв и его товарищи

Сергей Николаевич кивнул головой:

— Скажи ты, Малютин!

— Мне кажется, что он поступил честно, но как-то не по-товарищески всё-таки. Потому что Трубачёв не ожидал, а когда пришёл на редколлегию, то сразу увидел, и это на него тоже подействовало.

— Верно! — крикнул Мазин. — Предупреди, а потом пиши. Да разберись раньше, где мел. А не знаешь, где он, — так не пиши!

Кто-то засмеялся.

Одинцов поднял руку:

— Я не писал про мел. Я всегда пишу то, что вижу и слышу. И потом, думал так: если не напишу, то какой же я пионер, а если напишу, то какой же я товарищ? — Одинцов посмотрел на всех. — Я всё думал… А тут ребята меня спросили прямо в упор. И я сразу как-то понял, что должен написать. Только я не предупредил Трубачёва… Это верно. Мне не пришлось как-то с ним поговорить.

— В этом ты, конечно, неправ, Одинцов. Такие вещи надо делать открыто, — сказал Сергей Николаевич. — Но всё-таки из виноватых мы тебя исключаем!.. Верно? — улыбнулся он.

— Верно, верно! — закричали ребята, обрадованные его улыбкой.

Сергей Николаевич взглянул на часы.

— И так как теперь уже очень поздно, то давайте пока буду говорить я один, и уж только в том случае, если моим противником окажется такой отчаянный спорщик, как Мазин, мы дадим ему слово, — пошутил учитель. — Так вот что я хотел вам сказать — и это, по-моему, самое главное. Для меня сегодня выяснилось, что вы неправильно понимаете слова «товарищество», «дружба». Отсюда и поступки у вас неправильные. Например, Мазин выручает Русакова, чтобы я не обнаружил, что Русаков лентяй, что он плохо учится, не знает урока… Мазин хочет, очевидно, чтобы Русаков с его товарищеской помощью остался на второй год… Подожди, Мазин, я всё знаю, что ты хочешь сказать.

— Мазин, не мешай! — крикнула Зорина.

— Я хочу сказать! — Мазин выставил вперёд одну ногу, но, увидев Митин взгляд, убрал ногу и махнул рукой. — Я, Сергей Николаевич, ещё докажу, какой я товарищ! — крикнул он, отходя от стола.

— Это очень хорошо, — спокойно сказал Сергей Николаевич, — но то, как ты сейчас доказал нам, это плохо, это называется ложным товариществом. И, к сожалению, вся эта история построена на ложном товариществе. Русаков зачёркивает фамилию Трубачёва — глупо и не нужно, он тем самым ставит Трубачёва в тяжёлое положение подозреваемого. А почему Русаков это делает? Я уверен, что из любви к товарищу… Так вот что я хочу сказать вам, ребята! Учтите это на будущее. Есть прямое, честное пионерское товарищество — и есть мелкое, трусливое, ложное выручательство. Это вещи разные, их никак нельзя путать. К товарищу надо относиться бережно и серьёзно… Ну вот, я всё сказал, что хотел. Подумайте над этим хорошенько. Думаю, что даже Мазин со мной согласен сейчас… А, Мазин? — улыбаясь, спросил Сергей Николаевич.

Никто не засмеялся. Лица у ребят были серьёзные. Расходились молча. Каждый торопился домой, чтобы обдумать про себя что-то очень важное и необходимое.

В коридоре Васёк столкнулся лицом к лицу с Сашей Булгаковым. Одинцов схватил обоих за руки.

— Помиритесь, ребята! Васёк! Саша! — умоляюще шептал он, стараясь соединить руки товарищей.

— Я с ним не ссорился, — сказал Васёк.

— Ты не ссорился? — вспыхнул Саша, вырвал свою руку и побежал вниз по лестнице.

Митя шёл с учителем. Перед ними маячила одинокая тёмная фигурка, то возникающая при свете фонаря, то исчезающая в темноте улицы.

— Трубачёв… — усмехнулся Митя. — Домой бежит… Тяжко ему пришлось сегодня, бедняге.

Сергей Николаевич вздохнул полной грудью свежий вечерний воздух:

— Трудно растёт человек…

Митя ждал, что учитель скажет ещё что-нибудь, но тот молчал. Сбоку его твёрдый, резко очерченный подбородок и рот с сухими, крепко сжатыми губами казались чужими и холодными.

«Недоволен мной, ребятами? — взглядывая на учителя, пытался угадать Митя. — „Трудно растёт человек“… Конечно, трудно… Так чего же он хочет от ребят?»

От обиды нижняя губа у Мити чуть-чуть припухла. Молчание становилось тягостным.

— Вы не думайте, они всё-таки неплохие ребята…

Сергей Николаевич повернулся к нему и с живостью сказал:

— Хорошие ребята! Особенно этот… Трубачёв и его товарищи.

Васёк шёл один. После сбора в тёмной раздевалке его поймал Грозный и, легонько потянув за рукав, шёпотом спросил:

— Проштрафился, Мухомор?

— Проштрафился, Иван Васильевич!

— Да, прочесали тебя, брат, вдоль и поперёк… Раньше, бывало, ремнём учили, попроще вроде, а теперь — ишь ты! Ну, авось обойдётся… Ступай домой. Макушку в подушку, а утром на душе легче.

Васёк попрощался со стариком и вышел на улицу. Он устал, в голове было так много мыслей, что ни на одной не хотелось останавливаться.

В конце своей улицы Васёк увидел тётку. Она, суетливо и неловко обходя лужи, шла вдоль забора, придерживая обеими руками концы полушалка. Васёк вспомнил, что тётка плохо видит, и бросился к ней навстречу:

— Тётя!

— Васёк! Батюшки! Где ты запропал? Девятый час пошёл…

— Я на сборе был… Нас вожатый собирал.

— «Вожатый, вожатый»! С ума он сошёл, твой вожатый! Детей до полуночи держать!

— Да он не виноват. Дела у нас такие были… пока разберёшься… Не сюда, не сюда, тётя. Давай руку!

— Погоди, не тащи… Это чего блестит?

— Тут лужа, держа её за руку, говорил Васёк. — А вот камень… ставь ногу…

— Ишь ты, глазастый. А я шла, небось забрызгалась вся… Ну, какие же у вас дела разбирали? — благополучно минуя лужу, спросила тётка.

— Кто что натворил, — уклончиво сказал Васёк.

— Кто что натворил… А ты бы домой шёл.

Васёк засмеялся.

— Да меня, тётя, больше всех ругали там, — сознался он. — За поведение и всякие разные слова дурацкие… за грубость…

— А-а, — подняв кверху брови, протянула тётка, — за грубость?

— Ну да. Вот и тебя я тоже обидел.

— Ну… это что… Мы свои — не чужие! — заволновалась тётка. — А вожатый, он, конечно, знает, что делает. Коли задержал, значит, нужно было… это на пользу.

Васёк крепко прижал к себе тёткину руку.

— Ладно, ладно… Идём уж. Там тебе ужин приготовлен, а под тарелочкой… — Она остановилась и подняла вверх палец: — Суприз!

Мазин сидел на берегу пруда и напевал свою любимую песенку:

Он смотрел, как у края берега в тёмной воде отражаются набухшие почками ветки берёзы, как, переплетаясь с ними, вытягиваются тонкие иглистые сосны и громадной тенью ложатся мохнатые лапы старой ели. Теперь под этой елью чернеет глубокая яма, залитая водой. Это бывшая землянка Мазина и Русакова. Когда снег начал таять, в неё хлынули со всех сторон ручьи. Хорошо, что к тому времени у мальчиков появился новый приют…