Ксения Беленкова - Эффект лучшего друга

Эля бездумно взирала на происходящее, явно совершенно сбитая с толку, и Женька отчего-то вспомнил о Коленьке, что приходился ей бесспорным родственником.

– Никуда она с тобой не пойдет, паяц несчастный! – буквально прохрипел Виктор Викторович. – Элина, тебе надо готовиться к вступительным экзаменам!

– Но куда? – будто просыпаясь от долгого сна, тихо спросила Эля, тем самым вернув родителей к их позабытому спору. – В какой институт, скажите, пожалуйста?

– Это мы сейчас решим…

– Ну уж нет, это я сама решу! – уже громче, так что отец от неожиданности вздрогнул, ответила Эля. – Но потом. Погулять что-то захотелось. – Эля состроила невинную физиономию и пропела: – «Смейся, паяц, над разбитой любовью…»

Мама шумно вздохнула, так что по комнате даже пролетел сквознячок, и большие побелевшие уши отца чуть колыхнулись. Тихо стало и свежо. Эля победоносно кивнула в подтверждение своим словам, а затем схватила Женьку за руку и поволокла к двери.

– Сила! – одобрительно крикнул Женька родителям подруги, послушно выезжая за нею на лестницу, дверь хлопнула, чуть не прищемив запоздавшую пятку.

Родители так и не двинулись с места, лишь переглядывались как-то удивленно и растерянно, соображая потихоньку, что они произвели на свет настоящего человека, со своими желаниями и решениями, а не только послушную дочь.

– А поехали в зоопарк! – Энтузиазма Эле сейчас было не занимать, можно сказать, она начинала жить. – Или нет, в парк культуры! Я туда с детства хочу!

И Женька понял, что уже у подъезда Эля захочет в цирк, а потом, чего доброго, припустит на детскую площадку, чтобы до поздней ночи качаться на качелях, взлетая макушкой к низким ветвям. Он вдруг застыл на месте, прилип подошвами к полу, чтобы подруга не утащила его вниз силком. На миг подъезд замер в тишине. И тут Женька услышал смутный скрежет за соседней дверью. Будто бы за ними наблюдали в крошечный глазок, припав всем телом к двери.

– Погоди! – Женька развернулся и впечатал в стену кнопку птичьего звонка. – Ты должна кое с кем познакомиться.

– Ст-ой-ой! – заикнулась Эля, даже присев от неожиданности и страха.

Дверь не шелохнулась, все за ней стихло, будто лишь послышалось Женьке.

– Нет, побежали отсюда скорее! – Эля спряталась сзади, кажется, она готова была кометой нестись вниз по лестнице. – Все равно не откроет же.

– Откройте! – Женька уверенно постучал в дверь кулаком и приблизил лицо к глазку. – Анастасия Александровна, пожалуйста…

Он последний раз опустил руку на дверь, почти отчаявшись снова попасть в заветную квартиру, но тут замок хрустнул, и щелочка света вылезла к его ступням.

– Ладно, заходите! – Из щели выскочила тонкая рука Крутинской и чуть приобняла Женьку, увлекая к себе. – Только быстро.

Женька схватил совершенно опешившую Элю за руку и протащил в старинный коридор. Дверь закрылась, отрезая их от мира. Эля разглядывала хозяйку квартиры сначала с испугом и недоверием, но потом, будто все больше убеждаясь в чем-то, восторженно выдохнула:

– Это же сама Крутинская! – Забыв приличия, она тыкала в актрису толстым пальчиком. – Я вас узнала!

Женька смотрел на Элю, и ему казалось, будто на подругу сошло какое-то небывалое озарение. Лицо ее буквально просветлело, а взгляд был наивный, счастливый и открытый миру, как у ребенка при виде матери. В этот миг Эля постигла тайну, которая давно висела над соседской квартирой. Правда открылась, оказавшись еще более необыкновенной, чем всяческие догадки. И в ту же секунду Женька наконец понял, какова же должна быть его истинная роль в этой истории. Ему просто необходимо было вытащить Крутинскую на улицу, прочь из стен, в которых она заперла себя на долгие годы, отворачиваясь от всего, что предлагала ей жизнь. Актриса предпочитала жить старыми ролями, когда вокруг, на расстоянии крошечного дверного глазка, творилось что-то настоящее, невообразимое и прекрасное. Пролетающее так быстро, что только успевай ухватить за хвост и промчаться, вдыхая полной грудью, так что все внутри распирает от желания жить. То, от чего сам Женька готов был отказаться еще год назад, предпочитая реальности картонный мир «Маски» и грозное покровительство Борова. Окончательно расхрабрившись после всего произошедшего с ним сегодня, Женька обнял Анастасию Александровну за плечи, а потом, совершенно неожиданно, подтолкнул к двери и буквально выставил из собственной квартиры.

– Что это такое? – Крутинская разгневалась, сразу став еще прекраснее и будто даже моложе. – Да как ты смеешь?

Она даже подпрыгивала, словно каменный пол подъезда был выстелен раскаленными углями. Но Женька уверенно перекрыл собою путь к отступлению.

– Вы думаете, что отняли себя у мира, а на самом деле забрали весь мир у себя! – театрально выдал он и сам изумился такой тираде, добавив обыденным тоном, будто смешавшись: – Вам же давно пора проветриться, а сейчас прекрасная погода. Да и компания подходящая. Правда, Эля?

Он глянул на подругу в ожидании поддержки. А Элина в ужасе уставилась на разгневанную актрису, вынужденную скакать по подъезду, как выпавший из гнезда птенец. И Женька подумал, что сейчас Эля отодвинет его в сторону, позволяя Крутинской вернуться в свою клетку. Тогда он выкатил глаза в безмолвной мольбе встать на его сторону.

– А правда, погуляйте с нами! – сказала наконец Эля, очень искренне, с надеждой и даже протянула к актрисе распахнутые руки. – Ну пожалуйста! Я была бы так счастлива пройтись рядом с вами, вот так запросто, по-соседски…

Крутинская растерянно озиралась, не в силах больше сердиться на ребят. Они были так восторженно наивны и очевидно желали ей только добра.

– Страшно, – сказала она чуть слышно и провела ладонью по лицу, будто желая разгладить морщины. – Я же теперь совсем другая, а там – все так же, как и всегда…

– Ну что вы, там все совершенно по-новому – это же не кино! – пылко вступилась Эля за вечно возвращающееся лето.

И актриса закивала, будто решив для себя что-то важное. Она промолчала, но стало ясно – страх и былые обиды уступили место заразительному юношескому пылу, который так и шпарил из глаз Женьки и Эли. Ей снова захотелось чувствовать себя живой, спорить со временем или же, наоборот, покориться ему, окунаясь в сегодняшний день и позволяя себе быть совершенно разной – обидчивой и всепрощающей, разгневанной и трепетной, нелюдимой или общительной, молодой или же старой…

Город ложился под ноги, будто только и ждал эту легкую, веселую троицу, что выкатилась из старого кирпичного дома, стоящего спиной к Москве-реке. В воздухе висел тополиный пух, и все вокруг казалось таким же светлым и парящим. Солнце нанизывало на лучи белые хлопья, точно скидывая на красавицу Москву пушистые бусы.