Жаклин Уилсон - Уроки любви

– Не могу, Пру. И ты знаешь, что я не могу, Я останусь с семьей, буду ходить на работу и вести себя благоразумно. Но каждую ночь, закрывая глаза, я буду вспоминать, как мы сидели в этой машине и как отчаянно мне хотелось уехать с тобой. И я буду представлять себе, что мы идем к морю, взявшись за руки…

– И я. У меня хорошее воображение.

– У тебя вся жизнь впереди. Тебе не нужно воображать, у тебя все будет на самом деле.

– Давай поедем сейчас на наше тайное место, где мы целовались?

– Нет. Туда мы не поедем, это безумие.

– Рэкс, пожалуйста!

– Нет. Прекрати!

– Я не вынесу, если мне нельзя будет тебя видеть.

– Послушай. Я тебе уже говорил. Когда-нибудь тебя спросят о твоей первой любви, и ты не сразу сможешь вспомнить мое имя.

– Я всегда буду тебя помнить, каждую мелочь, связанную с тобой.

– Поживем – увидим. А теперь я отвезу тебя домой.

– Нет!

– Если Грейс вернется намного раньше тебя, твои родители удивятся.

– Ну и пусть. У меня и так будет достаточно неприятностей.

– Что ты им собираешься сказать – за что тебя выгоняют из Вентворта? Если бы я не был таким трусом! Может быть, мне нужно пойти к ним и попытаться объяснить?

– Объяснить моему отцу ! Рэкс, не глупи. Послушай, а может быть, мы могли бы иногда встречаться где-нибудь после уроков?

– Нет.

– Мы будем очень осторожны.

– Рано или поздно об этом узнают.

– Тогда можно я буду тебе иногда звонить? Или писать? Рэкс, ну пожалуйста !

– Нет. Кончено, Пру. Мы должны расстаться.

Он отвез меня домой и остановил машину в нескольких метрах от магазина. Но было светло, и вокруг ходили люди. Даже я понимала, что целоваться сейчас не время. Вместо этого Рэкс нежно сжал мою руку и прошептал:

– До свидания.

Я ответила тем же и вышла из машины. Он давно уже свернул за угол, а я все смотрела ему вслед. Потом обернулась и посмотрела на наш магазин – на пожелтевшие книжки в витрине, облупившуюся краску на двери, криво висящую табличку «Открыто». Мысль, что мне придется вернуться туда, в мою обычную жизнь, была невыносима.

А может быть, сбежать из дому одной? Добраться до какого-нибудь прибрежного курорта, соврать, что я совершеннолетняя, устроиться на работу в какой-нибудь магазин или кафе. Я могла бы каждый день гулять по пляжу. Конечно, мне было бы очень одиноко, но я бы думала о Рэксе, воображала, что он рядом, представляла жизнь с ним вместе…

Я сделала несколько шагов по улице – и остановилась. Нет, не могла я сбежать, не могла бросить маму и Грейс. Они с ума сойдут, если я вдруг исчезну. Насчет отца я не была так уверена. Он, похоже, не желал больше знать непослушную дочь.

Я глубоко вздохнула, словно собираясь нырнуть в омут, и толкнула входную дверь. Грейс сидела за кассой, строя башенки из медных, серебряных и позолоченных монет. Башенки были совсем низкие. Она увидела меня и вскочила, опрокинув свои постройки, так что мелочь покатилась по полу.

– Пру, наконец ты вернулась! Слава богу! Я так боялась, что ты убежала с Рэксом. – Она порывисто обняла меня.

– Я бы с удовольствием, – мрачно сказала я.

– Я глазам своим не поверила, когда ты прыгнула в машину и вы поехали. Значит, у вас с Рэксом правда… ну, ты понимаешь… в общем, любовь?

– Тише, Грейс!

Я с тревогой посмотрела наверх. Там в кухне слышались мамины тяжелые шаги.

– Не волнуйся. Я сказала маме, что тебя просили после уроков зайти к кому-то из учителей. Я никогда на тебя не ябедничаю. Пру, у мамы с папой творится что-то странное.

– А что там нового?

Я думала застать маму в слезах и раскаянии из-за ее утреннего выпада против отца, а папу – ругающимся и бушующим в его новой отрывистой манере. Но в кухне было на удивление тихо, и оттуда раздавался чудесный сладкий запах.

– Ура! Мама что-то печет! – сказала Грейс. – Что, как ты думаешь? Пирожки с вареньем? Нет, по-моему, это медовик! Пойду посмотрю.

Она побежала наверх. Я осталась в магазине одна. Оглядевшись, я достала большой альбом с портретом Рэкса на задней странице и стала водить пальцем по карандашным линиям.

– Пру! – Грейс галопом сбежала по лестнице. – Это правда медовик, ура-ура! Мама говорит, мы можем уже закрывать магазин и идти пить чай.

В кухне было тепло от духовки и вкусно пахло золотистым тортом, сиявшим, как солнце, посреди стола.

Отец сидел тут же в кресле-коляске. Он держался до невозможности прямо, с высоко поднятой головой, как бы стараясь доказать, что он вовсе не инвалид и мог бы встать с кресла в любой момент, если бы захотел. Он видел меня и Грейс, но не задерживал на нас взгляда, как будто мы вдруг стали прозрачными. Видимо, он решил, что мы ему больше не родственники. Жену он тоже игнорировал, восседая в каменной неприступности со своим magnum opus на тощих коленях.

Мама заварила чай. Лицо у нее раскраснелось, на ней был передник в красно-белую клетку, родственник моего ненавистного платья, волосы растрепались, нос перепачкан мукой. Завязки передника подчеркивали толщину ее талии. И все же она выглядела лучше обычного. С нее как будто слетело ее застарелое униженное выражение.

– Привет, девочки! – Она взглянула на меня. – Все в порядке, Пруденс?

Я пожала плечами.

– Садитесь, попейте чайку.

– А медовик сейчас можно, мама? – спросила Грейс.

– Конечно, детка.

Мама отрезала ей большой кусок и еще один – для меня.

– Я не хочу есть, мама.

– Ненормальная! Мам, можно я съем кусок Пру? Медовики у тебя – просто объедение, – невнятно бормотала Грейс, засыпая стол крошками.

– Надо будет тебя научить, чтобы ты потом сама смогла печь торты.

– Мне больше нравится есть твои! Мам, а ты будешь продавать свою выпечку в магазине, как Тоби советовал? – спросила Грейс и испуганно покосилась на отца.

Мама тоже на него посмотрела.

– А почему бы и нет? – сказала она. – Я думаю, это отличная идея.

Отец громко произнес свое любимое ругательство, глядя прямо перед собой.

– Бернард, пожалуйста, не ругайся такими словами при девочках. Да вообще-то и при мне.

Отец выругался еще яростнее.

– Девочки, мы тут с вашим отцом немного повздорили, – сказала мама. – Ладно тебе, Бернард, хватит дуться. Отрезать тебе кусочек торта?

Отец крепко сжал губы, как будто она собиралась кормить его насильно.

– Не надо так!

Мама остановилась за его креслом и взялась за ручки. Брови у нее были приподняты, а взгляд устремлен в угол, как будто она раздумывала, не стоит ли откатить ли отца туда и там оставить.

Грейс нервно засмеялась.

– Бестолочь! – сказал отец.

– Перестань! – воскликнула мама. – Бернард, я тебе уже сказала – я не хочу этого терпеть. Я не допущу, чтобы ты осыпал девочек бранью. Я знаю, ты их отец, но я – их мать. Ты недоволен тем, что они ходят в школу, но у нас просто нет выбора. Ты не можешь дальше учить их дома, и ты это прекрасно понимаешь. Кроме того, они уже привыкли к Вентворту. Грейс, по крайней мере. Пру оказалось труднее, хотя она делает большие успехи в рисовании.