Жаклин Уилсон - Разрисованная мама

Я осторожно дотронулась до нее, и Мэриголд вздрогнула. Губы ее вновь зашевелились.

— Что? Я тебя не слышу. Говори погромче.

Вытянувшись во весь свой рост, я даже встала на цыпочки. Я не сводила глаз с ее губ — они шевелились, но слов по-прежнему было не разобрать. Потом я заглянула ей в глаза. В них плескался такой ужас, что я поняла: Мэриголд напугана ничуть не меньше меня.

— Нужно бежать за помощью, — выдохнула я. — Я скоро. А ты пока ложись в постель.

Мэриголд по-прежнему не сдвинулась с места. Пришлось мне завернуть ее в большое махровое полотенце. Потом я поцеловала ее бедное безумное белое лицо и выбежала из ванной. Хлопнув дверью квартиры, я вихрем слетела вниз по лестнице. Только не миссис Лафт, подумала я. Ни за что! Выбежав из дома, я помчалась по улице, свернула за угол, туда, где тянулись магазины. Попросить кого-то из продавцов? Нет. Может, добежать до школы? Там Оливер. И мистер Гаррисон. Нет.

— Что же мне делать? Ох, Стар, ну почему тебя нет?! Жестокая ты, бессердечная свинья, вот ты кто! Господи, Господи, что же мне делать?!

Впрочем, я понимала, что нужно сделать. И знала, что другого выхода у меня нет. Но даже забравшись в телефонную будку и набирая знакомый номер, я все еще колебалась — мне казалось, я предаю Мэриголд.

— Это срочно?

— Да. Да, это очень срочно, — повторила я. — Думаю, лучше всего прислать «скорую помощь».

Меня соединили еще с кем-то. И снова посыпались вопросы.

— Человек с ног до головы выкрасил себя краской, — сказала я. — Мне никак не удается ее смыть. Нет, это не мой маленький братик. И не сестричка. Это… моя мама. Нет, сама прийти она не сможет. Она… она не может двигаться. Даже не отвечает, когда к ней обращаются. Мне страшно — а вдруг она меня не слышит? У нее краска везде, по всему телу, и в ушах тоже. Мы живем по адресу Бикон-роуд, 35, квартира Б. Вы приедете?

Повесив трубку, я бегом бросилась домой, вихрем взлетела по лестнице и ворвалась в квартиру. Мэриголд так и стояла в ванной, словно белая мраморная статуя. Я бросилась к ней на шею, и мы обе едва не свалились на пол.

— Ох, Мэриголд, быстрее, нужно тебя одеть, а то они сейчас приедут. Прости меня. Знаю, ты жутко разозлишься, когда узнаешь, что я сделала, но ведь ты вся в краске, нужно же ее как-то смыть? Ты только посмотри, что ты сделала с глазами! А уши? Ну, ничего, ничего. Как только тебя отмоют, я заберу тебя домой, и все будет хорошо. Я стану ухаживать за тобой. Мы с тобой будем жить, как в сказке, только ты и я, вот только смоют с тебя краску и все, ладно? Пожалуйста, постарайся не очень сердиться! Я знаю, как ты ненавидишь больницы, но что же делать?!

Стоило мне только произнести слово «больница», как Мэриголд моментально начала дрожать. Она не произнесла ни слова, не оттолкнула меня, не попыталась одеться. Просто стояла и тряслась, как осиновый лист.

— Прости меня… Прости… — всхлипывала я, заливаясь слезами. Потом бросилась за одеждой для нее.

Господи, вы даже представить себе не можете, что это была за мука — всовывать ее руки и ноги то туда, то сюда! В конце концов я сдалась, ограничившись тем, что накинула ей на плечи домашний халатик, всунув в рукава трясущиеся руки, а потом как можно туже затянула поясок вокруг дрожащего, покрытого краской тела. Прекрасно понимая, что на высоких каблуках она сейчас и двух шагов не пройдет, я отыскала старую пару кроссовок Стар. Конечно, они были чуть-чуть маловаты, но все ж таки мне каким-то образом удалось втиснуть в них перепачканные краской ноги Мэриголд.

Стук в дверь раздался прежде, чем я успела придумать, что делать дальше.

— Нужно открыть им дверь. Иначе миссис Лафт опять поднимет визг, — пробормотала я. — Ох, Мэриголд, прошу тебя, не дрожи так. Все будет хорошо, вот увидишь, даю тебе слово. Они просто смоют с тебя всю эту краску, и ты сразу же вернешься домой.

Наши глаза встретились. Я похолодела — в глазах Мэриголд была такая мука, словно я воткнула ей нож в сердце.

— Так нужно, — пробормотала я и побежала открывать. За дверью стояли двое в белых халатах — мужчина и женщина.

— Она наверху, — прошептала я, стараясь говорить как можно тише.

Но не успели они войти, как миссис Лафт видимо караулившая за дверью, распахнула ее и высунулась наружу, бигуди жирно поблескивали у нее на голове, словно металлические гусеницы. Увидев белые халаты, она разинула рот и уставилась на них выпученными глазами.

— Господи ты боже мой, что она еще натворила, эта сумасшедшая?! — воскликнула она, неизвестно к кому обращаясь.

Приехавшие не обратили на ее слова ни малейшего внимания. Поднявшись на второй этаж, женщина посмотрела на меня, а потом вдруг ласково похлопала по плечу.

— Не переживай, котенок, все образуется, — весело бросила она.

Она даже не вздрогнула, когда я провела ее в ванну, где, с ног до головы покрытая краской, стояла моя бедная, потерявшая рассудок мама.

— Ну, дорогая, не упрямьтесь, пойдемте с нами. Мы живо смоем с вас всю эту гадость. Пошли, нам пора. Предпочитаете спуститься сами? Или можем снести вас вниз в кресле, если вам так больше нравится.

Глаза Мэриголд расширились, но она продолжала молчать. Женщина ласково взяла ее под локоть. И попыталась сдвинуть с места. Безрезультатно.

— Ну, пойдемте же, что толку тут стоять? Нам совсем не хочется силой тащить вас вниз, поверьте. Особенно на глазах у вашей маленькой дочки. — Взгляд ее упал на меня. — Послушай-ка, детка, а ты-то как же? У тебя есть кто-нибудь, кто бы мог присмотреть за тобой?

Я торопливо принялась соображать. Если я скажу «нет», то меня для начала отправят в приют, а потом наверняка в какую-нибудь семью.

— Да, конечно, — сказала я. — Да, за мной есть кому приглядеть.

Похоже, прозвучало это как-то не совсем убедительно. Во всяком случае, я заметила, как люди в белых халатах быстро обменялись озабоченными взглядами.

— Мой папа, — добавила я.

Лица обоих разом просветлели.

— А где сейчас твой папа? — продолжала допытываться женщина.

— На работе. У него скоро смена кончается. Так что он вернется домой с минуты на минуту, — добавила я, подумав, что с каждым разом врать становится все легче.

Потом украдкой бросила взгляд на Мэриголд. Понятия не имею, слышала ли она хоть слово из того, что я тут говорила. Мэриголд по-прежнему била крупная дрожь. Я приподнялась на цыпочки, чтобы поцеловать ее на прощание, и лицо ее передернулось.

— Я люблю тебя, — прошептала я.

Мне очень хотелось услышать от нее те же самые слова. Хотелось, чтобы она обвила перепачканными краской руками мою шею и крепко-крепко прижала к себе. Чтобы она, забыв о своей болезни, повернулась к врачам и, смеясь, сказала, что я и в глаза никогда не видела человека, бывшего моим отцом. Что пусть едут в свою больницу без нее, потому что не может же она оставить меня одну.