Жаклин Уилсон - История Трейси Бикер

– Не обращай на них внимания, – шепнул Питер.

– Я и не обращаю, – сердито ответила я.

– Мне нравится твой свитер! – сказал этот хлюпик. – И прическа тоже, и как ты накрасилась.

– Значит, ты псих ненормальный. Прическа ужасная, и накрасилась я ужасно. Я нарочно! Специально хотела выглядеть страшилищем! – прошипела я со злостью. – Так что нечего меня жалеть, Питер Ингэм! Иди отсюда, понял?

Питер с несчастным видом топтался на месте.

– Отвали, урод! – рявкнула я.

Ну, тогда он, конечно, отвалил. Не знаю, зачем я так сказала. Он и правда урод несчастный, но вообще-то не такой уж плохой. Я сама ему разрешила со мной дружить. И с ним все-таки веселее, чем стоять совсем одной в углу, когда все столпились вокруг этой Кэм, называющей себя писательницей.

Странная она какая-то, вот что я вам скажу. Болтает себе, а видно, что на самом деле нервничает. Она вертела в руках блокнот и ручку, и я страшно удивилась, когда разглядела обкусанные ногти. Здоровенная взрослая тетка, а ногти кусает как маленькая! Хотя не такая уж она здоровенная – наоборот, невысокая и худенькая, но все равно.

У моей мамы потрясающе красивые ногти – длинные и ухоженные. Она их каждый день красит. Обожаю запах лака для ногтей – леденцовый такой, от него щиплет в носу. Однажды Дженни увидела, как я нюхаю лак для ногтей, и знаете, что она подумала? Что я токсикоманка, вроде тех маньяков, которые клей нюхают. Можете себе представить? Ну и пусть думает. Не буду же я ей рассказывать, что мне просто запах нравится, потому что о маме напоминает.

А знаете, какая еще странность была в этой Кэм Лоусон? Она сидела на старом расшатанном стуле, зацепившись ногой за перекладину, и разговаривала с детьми! Обычно взрослые, когда к нам в детский дом приходят, сразу начинают вещать, а нас не слушают.

Говорят, как надо себя вести.

Рассказывают о себе.

Задают кучу дурацких вопросов.

Еще и высказываются о нас прямо при нас же.

Даже социальные работники так делают. Или состроют такое лицо – мол, «дорогая-можешь-говорить-что-угодно-ты-меня-не-выведешь-из-терпения» – и начинают болтать разные глупости.

– Я вижу, Трейси, что ты сегодня очень расстроена и сердита, – щебечут они, когда я только что разнесла все вдребезги у себя в комнате, или с кем-нибудь подралась, или накричала на кого-то – в общем, когда и так ясно, что сердита и расстроена.

Это они мне хотят показать, что все понимают. Только ничего они не понимают. Не они ведь живут в детском доме, а я.

Я думала, эта Кэм будет задавать вопросы и все записывать в свой блокнот, организованно и деловито. Но, насколько я из угла могла рассмотреть, у нее был совсем другой подход.

Сначала она просто улыбалась, и немножко ерзала, и рассматривала всех, как будто оценивала, а наши все на нее уставились. Двое маленьких полезли к ней на коленки, потому что они всегда на всех карабкаются, только присядешь. Это не значит, что человек им понравился, просто они любят, чтобы их держали на ручках. Готовы даже к горилле на ручки проситься, честное слово.

Обычно посетители ужасно умиляются и начинают хлопотать вокруг милых крошек, прямо как Мэри Поппинс. А эта Кэм вроде как удивилась, даже растерялась немножко. Я ее не виню. Вот, например, у малыша Уэйна вечно сопли висят до колен, и он, когда ласкается, трется об тебя головой, всю соплями измажет.

Кэм его отодвинула от себя подальше, а когда он попробовал потереться об нее головой, она его отвлекла – дала свою шариковую ручку поиграть. Ему понравилось кнопочкой щелкать.

А малышку Бекки она посадила себе на ногу и стала качать, чтобы той не было обидно. Бекки стала карабкаться вверх, штанина у Кэм задралась и стало видно ее ногу. Довольно жилистая нога, если вам интересно мое мнение. Да еще и волосатая. Мама всегда ноги бреет и носит прозрачные колготки, чтобы покрасоваться гладкой кожей. А у этой Кэм носки как у школьницы. Правда, расцветка довольно смешная. Я сначала подумала – там просто желтые и красные квадратики, а потом присмотрелась и поняла, что это книжки. Я бы сама не прочь такие носочки носить, если и правда стану писательницей.

Вот она – писательница, книжки пишет, эта Кэмми. Наши стали ее спрашивать, и она ответила, что сначала писала рассказы, но их плохо раскупали, и тогда она стала писать любовные романы. По-моему, вид у нее совсем не романтический.

Адель страшно заинтересовалась, она обожает слюнявые любовные романчики. Кэм ей назвала несколько своих книг. Мальчишки стали ржать и притворяться, как будто их тошнит, и Дженни немножко рассердилась, но Кэм сказала – ничего страшного, по большей части это действительно «бэ-э», но что же она может поделать, если людям нравится такое читать.

Тут стали говорить о чтении. Макси сказал, что ему нравится книжка «Там, где живут чудовища» [3], потому что это про мальчика, которого тоже зовут Макс. Кэм сказала, что знает эту книжку, и состроила гримасу чудовища, и наши тоже стали корчить рожи.

Кроме меня. Я не хотела играть в такие дурацкие игры. То есть сперва у меня лицо само собой начало кривиться, но потом я вспомнила про косметику и поняла, что получится совсем по-дурацки.

И потом – я ее раскусила, эту Кэм. Поняла, что она делает. Она узнала все подробности о наших, не задав ни единого вопроса. Макси стал рассказывать, что у него отец тоже как чудовище из книжки. Адель разливалась о любви и о том, что в реальной жизни, конечно, все не так, как в книгах, и любовь проходит, и люди расстаются, и даже иногда уже больше не любят своих детей.

Даже противный мелкий Питер что-то пропищал о книжках Кэтрин Куксон [4], которые любила его бабушка, и он их ей читал вслух, потому что у нее глаза слезились и она плохо видела. Тут у него у самого глаза заслезились, потому что он про свою бабушку вспомнил. Кэм потянулась к нему как-то неуверенно. Так и не решилась взять его за руку, просто сочувственно похлопала по тощему запястью.

– У меня тоже бабушка умерла. И мама. Они сейчас на небесах, вроде как ангелы! – зашепелявила Луиз.

Она всегда так делает при взрослых – изображает очаровательную маленькую девочку. Прямо сама ангелочек. Ха. Наша крошка Луиз еще хуже меня ведет себя иногда, если захочет. Ее три раза брали в приемную семью… нет, четыре. В общем, ничего из этого не вышло. Луиз всех уверяет, что ей наплевать. Мы с ней договорились устроить так, чтобы нас ни в какую приемную семью не взяли и остаться в детском доме до восемнадцати лет, а потом попросить, чтобы нас поселили вместе. В отдельной современной квартире. Мы всё так подробно продумали, Луиз даже уже начала выбирать мебель, разные украшения для дома и постеры на стенки.