Елена Усачева - Механизм чуда

Они шли, и Ева уже слабо понимала, куда. Вокруг были бесконечные дома, дома, дома, они вставали на дороге, они преграждали путь. А еще были заборы. Очень много заборов. И людей.

— Танк, что ли?

Белая челка. Высокий.

— Банкетка!

Ответ был придуман заранее, когда вспоминала эти столкновения и ругала сама себя.

— О! Ева!

— Здравствуйте, Петр Павлович, — смутилась Ева. Одно дело — мысленно придумывать ответ, другое — так сказать учителю.

— Опять расстроили?

Она успела немного поплакать. Обидно, когда все вокруг происходит не как у людей.

— Мир жесток, — ответила она словами Пушкина.

— Это твой папа? — Взгляд Петра Павловича лукав.

— Нет! — испуганно отозвалась Ева.

— Да, — мягко ответил Александр Николаевич. — Да.

Взгляд зацепился за что-то знакомое. В глубине, на низеньком заборчике сидит командарм Че.

День сегодня какой-то… Наверняка магнитная буря.

— Не расстраивайся, все пройдет, — крикнул уже в спину уходящей Еве Петр Павлович.

Конечно, пройдет. Смоется вместе с дождем.

— Что за манера уходить, не предупреждая куда! — недовольно выговаривал вечером отец. Ноги она все-таки промочила, и вот теперь саднит горло. Чай с молоком. А к чаю — папа. — Почему нельзя делать все по-человечески?

— Папа, — шепчет Ева, — у меня телефон сошел с ума. Он самостоятельно закачивает в себя мелодии и играет их.

— У телефонов могут сходить с ума только хозяйки.

— Папа! А что, если Коппелиус существует?

— Какой Коппелиус?

Папе можно не знать, кто такой Коппелиус, он взрослый. И он, конечно, не боится, что этот мерзкий старикан придет и превратит его дочь в куклу.

— Ты бы уроки делала. А вместо этого ерундой страдаешь. Вот о чем ты сейчас думаешь?

— Как переводится слово Dishonored?

— Что-то типа «обесчещенного». А что? Что случилось?

— Ничего, — пробормотала Ева, вспоминая, где слышала это слово и чего не хватало музыке. Тяжелого дыхания лорда-защитника.

Антон не звонил. Вторник и среда, заряженные воскресеньем, превратились в бесконечную череду секунд. Потолок не менялся. Телефон молчал. Зато совершенно неожиданно на домашнем проявился Александр Николаевич. Поблагодарил за помощь, сказал, что все прошло хорошо.

— Что прошло? — не поняла Ева. Она была убеждена, что ничего с места не сдвинулось, все стоит в болоте непонимания.

— Он сейчас в школе, в школе, — неприятно повторяя слова, говорил Александр Николаевич. — Звонить ему некогда. А я бы подарочек передал. Да, передал бы.

— От Антона?

Сама мысль была бредовой, но выкрикнулось то, что выкрикнулось. Зачем еще мог звонить его папа?

— Что вы, что вы! От себя. Как бы его лучше передать?

Ева смотрела в окно. Пасмурно и скучно. Передать можно через Антона. Хороший повод созвониться, договориться. Подарок. Почему Антон никогда не делал ей подарков? И цветы не дарил. Никогда.

— Может, встретимся? — опередил ее Александр Николаевич.

Тоже вариант, если не увидеть Антона, так хотя бы поговорить о нем. Задать много-много вопросов. Там могли быть ответы.

Гуляли по бульвару. Александр Николаевич подарил высокую широкоротую белую розу. И новые наушники.

— Те, к сожалению, восстановлению не подлежат. Да, не подлежат.

Про наушники было неинтересно. В этом не было Антона. Роза мешалась в руке. Тяжелая головка клонилась.

— Какие новости? — не удержалась от вопроса Ева. На улице было так же скучно и пасмурно, как и виделось в окне.

— У него все хорошо. Отоспался, отъелся…

— Обещал позвонить. — Она немного жалела, что согласилась на эту встречу. Что вместо того, чтобы разговаривать с Антоном, говорит с его отцом.

— Подождите немного, позвонит. — Александр Николаевич неприятно тянул слова. — Молодежь… Слишком много резких движений. Ненужных движений. Учится жить. Это нелегкий труд.

— Почему он такой?

— Самый обыкновенный балбес. Для его возраста это нормально. Поверьте, нормально.

— Что нормально? — Ева вспомнила, как сидел, отвернувшись, как не дал обнять, как говорил грубости, как зло кривил тонкие губы.

— Он еще не знает границ своей силы, вот и испытывает ее на вас.

— Какой силы? — Фраза из детского фильма, она путала, заставляла думать не о том.

— Мать его неправильно воспитала — он совершенно не умеет общаться с людьми. Тычется в разные стороны, сам не знает, чего хочет.

— Что вы! Он все очень хорошо знает. Просто иногда… Он как будто закрывается.

— Он вас боится.

— Меня?

— Да. Вы слишком хороши для него. Он боится своих чувств, боится зависимости. Хотя, мне кажется, все уже случилось. Точно — случилось.

— Что?

— Он чувствует зависимость от вас. И, конечно, злится. Антон всегда хотел быть самостоятельным. И никогда им не был. Сейчас же… Вы не представляете, как он носился по комнате от радости после вашей встречи. Внешне он, конечно, совсем другой. И, знаете, я, наверное, могу вам помочь.

Он сделал паузу, чтобы Ева задала вопрос. И она его задала:

— Как?

Представилось дикое — Александр Николаевич водит Антона на свидания.

— У нас и так все хорошо. Мне все нравится!

— Его неуклюжесть и грубость?

— Но он не всегда такой.

— Да, не всегда. Издержки роста. Метод познания мира. Этого мира…

Ева прошла несколько шагов, глядя, как роза клонит голову. Она расслабила пальцы, и цветок повис головой вниз.

— Когда-нибудь все изменится!

— Когда-нибудь. Не знаю. — В голосе Александра Николаевича появилось раздражение. — Вы готовы ждать? Долго ждать.

— Конечно! Он же хороший! Очень хороший. Только как будто специально показывает себя плохим.

— Всему надо учиться. А он не хочет учиться, он хочет все делать сам, без помощников. С такими поисками себя только шишки набивать.

— Почему? Нормально у него все.

— Как же нормально, когда с вами ссорится, ночи проводит за компьютером, не хочет встречаться со мной. Чувства есть, а как выразить их, не знает.

Из всего сказанного Ева вытянула только то, что хотела — чувства. У Антона к ней есть чувства. Приятно. Только хотелось услышать все это от Антона.

— А он… он обо мне что-нибудь говорит?

— Нет. Все варится в его голове. И что там — непонятно. Каша одна.

— Он всегда такой странный.

— Ощущение избранности. Это возрастное.

«Как же хочется встретиться!» Не сказала, подумала. Потому что говорить с чужим человеком было неловко. Вдруг стало многое заметно. Раньше видела розу, мыски своих ботинок, резкую улыбку Александра Николаевича, его руку с полными пальцами. А теперь разглядела, что бульвар, что осень и грязно. Что кусты сирени стоят с почерневшими листьями, что клены уже голые, тополь нехотя отдает по листочку на каждый порыв ветра. Все серое, даже собаки. Летит ленивый голубь. Проехала грязная мусоровозная машина, потянула за собой вонючий шлейф. Куртка неплотная. На груди чувствуется шевеление жука. Все, конечно, посходили с ума от зависти. Стимпанк. Антон видел. Чем бы еще его удивить? Если все так хорошо, то можно позвонить. Или еще подождать?