Эдуард Веркин - Герда

– Так как у тебя дела? – отец снова поглядел на Альку.

Опять очень осторожно.

– Да нормально, – ответила она.

– Что с доктором? – спросил отец. – Ты подумала?

– А что с доктором? С доктором все отлично. Мне стало гораздо легче. Доктор просто Айболит.

– В каком смысле Айболит? – спросил отец.

– Он же ветеринар по образованию, – сообщила Алька.

– Кто ветеринар?

Отец и мать переглянулись.

– Ну, доктор. Этот, ментальный костоправ. Он мне сам рассказал.

Я тоже ничего не понимал, но мне переглянуться было не с кем. Мать и отец собирались сводить Альку к психотерапевту, но я не знал, что он сам к нам уже ходит. Хотя это похоже на родителей.

– Он сам рассказал.

– Что рассказал? – отец почесал голову.

– Что закончил Тамбовский ветеринарный институт. По специализации «стоматология крупного рогатого скота». Но это совсем не приносило доходов, вот он и переквалифицировался в психолога.

Отец и мать снова переглянулись. У матери дернулась щека.

– Да нет, шучу, он какие-то курсы по Интернету вроде закончил… – продолжала Алька. – Дистанционное образование, все такое…

Я хихикнул. Мне кажется, она, как всегда, врала, психолог из ветеринарного техникума, как же. Но, видимо, родители уже совсем утратили чувство юмора, все родители рано или поздно его теряют.

– Он, кстати, еще пиявками лечит. Может, и пиявок закажем, а?

Спросила Алька.

– Пиявок… – мать растерянно огляделась. – Давай в следующий раз? Нет, если ты хочешь, мы закажем…

Алька хихикнула. Видимо, представила себя с пиявками.

– Аглая, мы всерьез обеспокоены, – сказала мать. – То, что случилось с тобой…

– Да ничего не случилось! – перебила Алька. – Ничего такого ужасного.

– Но ведь травма…

– Нет у меня никакой травмы! – рявкнула Алька.

Отец еще раз поглядел на меня с пронзительностью, ну, да, я виноват, виноват, что мне теперь, об стену каждый день ушибаться?

– Да нет у меня никакой травмы, – уже спокойнее повторила Алька. – Я даже испугаться толком не успела, какая травма? Зря вы и доктора вызвали, на самом деле зря… Ну да ладно, он прикольный.

Это она, конечно, врет. Испугалась. И я испугался. Тут любой бы испугался. Но мне кажется, дело несколько в другом. Алька не то что не испугалась, она просто не поверила. Это было слишком… неправдоподобно. Это совсем не состыковывалось с нашим миром, мы шли себе, шли, и вдруг немного шагнули в сторону и зацепили другое. Совсем другое. На заброшенной дачной улице мы встретили… пришельцев, наверное, отец правильно сказал. Злых, голодных нелюдей с альфы Центавра. Центавров.

Это были не люди, это были плохие инопланетяне. Напали, схватили… А инопланетян не бывает. Ктулху бывает, а инопланетяне нет.

– Ладно, об этом мы потом поговорим, – сказала мать. – Это такое дело, тут не стоит торопиться…

Алька прищелкнула языком. Позитивный она человек, завидую ей. Инопланетян не бывает. Никогда.

– А ты… Ты…

Отец повернулся ко мне. Сощурился.

– Да знаю я, – опередил я. – Дурак. Кретин. Идиот. В моем возрасте можно уже начать думать.

– Вот именно, – покачал головой отец. – Пора уже начать думать.

Он потрепал за щеку Мелкого и вышел. На работу ему пора, и так уже задержался.

– Надо все-таки определить собаке место, – сказала мать. – Кто знает, где надо держать собаку?

Мы пожали плечами.

– Пусть она у меня в комнате спит, – предложила Алька. – У батареи как раз.

– У батареи нельзя, – тут же возразила мать. – Она приучится жить в теплоте, а потом на улице будет болеть. Нужно у стены. А почему она должна спать у тебя в комнате? Ты что, боишься одна оставаться?

– Да не боюсь я одна, – устало объяснила Алька. – Не боюсь. Чего мне здесь бояться? Просто собака… мне нравится. Мне с ней рядом хорошо, мне с ней… надежно. Она урчит, а я засыпаю. А потом, от нее пахнет хорошо.

– От собаки? – удивилась мать.

– Ага. Валенками. С ней уютно очень, хорошо. Пусть она у меня в старом кресле спит, оно все равно…

– Собаке в кресле нельзя, – запретила мать. – От этого кресла у нее будет искривление позвоночника.

Она всегда. Всегда знает, отчего у кого бывает искривление. Алька говорит, что это у матери от филфака, там все всё знают.

– Понятно, – обреченно вздохнула мать. – Никто не представляет, как правильно содержать животное. Всегда подозревала, что мои дети – бестолковые. Придется все самой, как обычно. Хотела завтра идти по магазинам, но, видимо, придется сейчас. Почему ничего нельзя отложить на завтра? Почему все нужно сделать сегодня? Даже у собаки есть жизнь! У меня этой жизни совсем нету.

Мать посмотрела на полку с травами. Ей хотелось чая и компресс на затылок. Но дело прежде всего.

– Так, даю вам пятнадцать минут на сборы, – сказала мать. – Через пятнадцать минут чтоб были готовы. Без вопросов.

Мать удалилась с Мелким под мышкой. Алька удалилась. Собака тоже подумала чуть и удалилась. А мне готовиться нечего, я и так всегда готов. Вышел во двор.

У нас хорошо. Участок уходит к реке под небольшим уклоном, и на всем этом уклоне мать высадила кедры, они дают полезные фитонциды. Молоденькие кедры, невысокие, но очень красивые, привезенные из Сибири. Рассажены далеко друг от друга, отчего создается ощущение простора, прямо с крыльца попадаешь в лес. А чуть подальше и настоящий лес, и река, и поле, хорошо. Ветер иногда пахнет травой, или водой, или грибами. Летом, когда тепло, я в нашем парке даже ночую. В гамаке. У нас есть фонарь; если его включить, то сразу прилетают летучие мыши, носятся вокруг света, пищат и отпугивают комаров.

– Игорь.

Я оглянулся.

Отец, оказывается, не уехал, сидел в машине. Поманил меня пальцем.

Открыл дверцу, сел рядом. Внутри было холодно, кондиционер работал на полную, стужа, у меня даже нос зачесался. Отец сидел, читал пособие по нахлыстовой ловле.

– И что ты такой бестолковый? – спросил отец, не отрываясь от разглядывания картинок.

Это был не риторический вопрос, это ему на самом деле интересно. Я промолчал.

– Надеюсь, этого не повторится?

Я опять промолчал. Я и так каждый день обещаю, что не повторится.

– Понятно, – сказал отец. – Что думаешь летом делать?

– Не знаю.

– Не знаешь. Подумал бы. Последнее лето, между прочим.

Это да, про это я еще с сентября слышу. Что предпоследний год, что последнее лето, а потом раз – и взрослая жизнь, и уже все, и нет пути назад. Ну да, предпоследний год, ну да, последнее лето. И что? Срочно искать смысл жизни?

– Так что ты думаешь делать?

Это тоже вопрос не риторический. Тоже промолчал.

– Насчет политехнического думал? – спросил отец.

– Думал.

Я на самом деле думал. Политехнический – это хорошо. А самое главное, я туда вполне поступлю, там вроде несложно.