Эдуард Веркин - Герда

Гоша выскочил из машины и поспешил за папкой.

– Эй, – возмущенно воскликнула я.

А ну их, разбежались, а я тут машину сторожи. И я тоже за ними пошла. Невзирая. А пусть. Сами виноваты.

Мужики разговаривали, но по мере того, как приближались мы, они замолкли, и теперь только курили и хмурились. Чуть поодаль, у следующего столба стоял полицейский, смотрел в траву, фотографировал и записывал в блокнот, фотографировал и записывал.

В канаве под трансформатором лежало большое и бурое. Сначала мне показалось, что это шуба старая, кто-то взял и выкинул грязную шубу… Потом я, конечно, увидела ноги. То есть лапы. И поняла, что это собака. Правда, очень большая. Дохлая, само собой. Задавленная. То есть крови я не увидела, просто дохлая собака.

– Ого, – сказал папа. – Это кто его так? Машиной сбило?

Мужик в кепке сплюнул желтую слюну.

– Какая машина? – отозвался толстый дядька, похожий, наверное, на агронома. – У него ж горло перегрызено. Всю шею разорвали.

– Волки, что ли? – спросил папка.

– Волки? – переспросил другой, в длинном рыбацком плаще. – Откуда здесь волки? Последний раз я в детстве про волков слышал, сорок лет назад.

– Это Рыжик, – сказал мужик в кепке. – Он возле коровника жил.

– Он чей-то? – поморщился папка.

– Не. Так, подкармливали понемногу. Общий.

Подошел полицейский, оглядел всех. Наверное, участковый, молодой слишком еще.

– Что тут происходит? – поинтересовался папка.

– А кто его знает? – Участковый принялся фотографировать мертвого Рыжика. – Может, волк…

Мужики скептически покривились.

– Может, волк, – настойчиво повторил участковый. – В прошлом году в соседнем районе были волки, кажется. Охотникам позвоню, пусть походят. Посмотрят. Как-никак, уже две собаки…

– Четыре, – перебил мужик в кепке. – Четыре за последнюю неделю. Горло… перегрызено в один укус. Мастерски, я бы сказал.

– Как вилами проткнуто, – заметил кто-то.

– На чупакабру похоже, – сказал вдруг участковый.

Мужики замолчали.

– Не говорите ерунды, – вмешался папка. – Какая еще чупакабра?

– Обычная, – участковый записал в блокнот мысль. – На кур охотится, на индюков.

– Это не кура, – указал папка на собаку.

Гоша как-то побледнел.

– Правильно, не кура, – участковый спрятал блокнот. – Выросла на курах, сил набралась, теперь вот на собак перешла.

– Да какая чупакабра?! – возмутился мужик в рыбачьем плаще. – Все знают, что это за чупакабра…

– Сначала бесхозных собак режет, затем на домашних перейдет!

– Житья не стало!

– Детей на прогулку нельзя выпустить!

Мужики снова принялись ругаться, плеваться и крошить пеплом, отец сказал что-то на ухо участковому и направился к колодцу за водой. Я за ним, я тоже холодную водичку люблю. А Гоша еще некоторое время стоял, разглядывал убитую собаку.

Папа сунул мне канистру и велел набирать воду, сам же стал дожидаться участкового.

Воду доставать всегда интересно; когда заглядываю в колодец, мне всегда кажется, что я смотрю в другой мир. А он смотрит на меня. А потом, в колодце всегда своя атмосфера и своя тишина, я бы записывала эту колодезную тишину и продавала ее на дисках, мне всегда жалко, что у нас нет настоящего колодца.

Я достала воды, стала переливать в канистру. Подошел участковый, за ним Гоша.

– Так что происходит-то? – спросил папка негромко.

– Происходит, – участковый закурил. – Что – непонятно.

– Что вы планируете делать? Это ведь может представлять угрозу…

– А ничего, – махнул рукой участковый. – Ничего я не могу делать. Потому что формально на самом деле ничего не случилось. Это… – Он кивнул в сторону мужиков. – Это ничего. Собаки бездомные – ущерб, значит, никому не причинен. Жестокого обращения тоже не видно, значит, не живодеры. Не застрелены, вряд ли догхантеры. И вообще… В городе их за счет муниципалитета утилизуют, а тут кто-то даром. Единственное, что меня волнует, это они.

Участковый кивнул в сторону местных.

– А что с ними? – поинтересовался папка.

– Нервничают, – сказал участковый. – Я тут всего третий месяц работаю, так что я толком ничего не знаю, но мне кажется, они нервничают. Чересчур. Вечером даже молодежь не гуляет…

Я влила в канистру второе ведро и потащила ее в багажник.

– Они нервничают, и у каждого второго дома по ружью. Это нехорошо. Мало ли что им в голову взбредет по пятницам.

– Надо мост заминировать, – посоветовала я, остановившись. – И никаких проблем.

Участковый поглядел на меня с удивлением.

– Только чупакабра пойдет не через мост, – сказала я. – Она может как угодно – и через лес, и через воду, и даже под землей она тоже может. У нее длинные передние лапы, она ими прекрасно роет.

У участкового зазвенел телефон, он ответил. А я поволокла канистру в багажник, Гоша спохватился, помог.

Залезли в машину.

Папка забрался в машину последним, запустил двигатель, тронулся с места.

– Глупость какая… – сказал он. – Вроде нормальные люди в Торфяном…

– Они реднеки и расчленители, – сообщила я. – Вайт трэш. Надо выводить на забор вольты, а то придут.

– Придут, это точно, – кивнул папка.

– Пиши рассказ, – посоветовал Гоша. – «Ктулху против чупакабры».

– Я не пишу нереалистических вещей, – ответила я. – Мой принцип – реализм и еще раз реализм, это знают все.

На центральную дорогу вышло несколько мужиков, смотрели нам вслед долго. И участковый тоже смотрел.

– Чего это они так на нас смотрят? – спросила я.

– Не знаю, – сказал отец. – Люди, бывает, смотрят странно.

– Они недобро смотрят, – сказала я. – Я это чувствую.

Но папка прибавил скорости, мы проскочили через Торфяное и вылетели на трассу.

Включилось радио. Как-то само собой, причем не музыкальная станция, а научпоп, про технологии нового века рассказывали. Что придумали вещество в два раза легче воздуха, какие-то там графеновые трубки, если их заполнить гелием, то получится что-то вроде летающего дерева. Так что теперь создание летучих кораблей – дело обозримого будущего. Отец неожиданно заинтересовался и как-то с печалью стал слушать про это, ну, что скоро будущее наступит раз и навсегда и ничего с ним не поделаешь.

– Здорово будет, – сказала я. – Можно выстругать лодку – и улететь, а? Во смеху-то!

– Ага, – сказал Гоша.

Цемента купили. А я купила жирного гипсового кота, только не с трубой, а с рыбой в обнимку, кот-рыболов. Вернулись уже во второй половине дня, я взяла кота с рыбой и стала бродить по двору, думая, куда бы его пристроить. Герда почему-то ходила за мной, она останавливалась каждый раз, когда останавливалась я, и вздыхала. Кота я оставила в зарослях малины в дальнем углу зачем-то.

Вечером мама вернулась с собрания «Материнского Рубежа». Поздно, почти в одиннадцать. Я не спала, слышала, как нервно припарковался возле гаража минивэн. Как мама хлопнула дверью. В дом почему-то не вошла, сидела на веранде, то ли чай пила, то ли в качалке качалась.