Григорий Абрамян - Кто взял фальшивую ноту?

— Что такое квартет? — шепнул Женька. — Ансамбль из четырех музыкантов.

— А если бы их было пять, тогда как бы они назывались?

— Квинтет… А вообще оставь меня в покое и не мешай.

В это время Петин квартет перестал играть, и все стал аплодировать. Мы хлопали громче и дольше всех. Особенно Женька. Когда в зале стихло, Женька щелкал ладонями один. Парень покосился на него:

— Что, очень понравилось?

— Еще бы! — ответил Женька. — Там играл мой знакомый — Петька Люлькин. Я его на такси привез!

— Да ты, я вижу, тонкий ценитель музыки, — насмешливо сказал парень и отвернулся.

Я бы на Женькином месте обиделся. Женька на своем месте, видимо, тоже собирался обидеться. Но в этот момент на сцену вынесли стол, покрытый деревянными пластинками разной величины. Под столом висели, словно сталактиты, металлические стаканчики, тоже разной величины.

Таинственный стол сразу завладел нашим вниманием.

— Это для фокусника-иллюзиониста? — спросил Женька соседа.

— Сам ты фокусник! Это концертный ксилофон…

И вдруг на сцену вылез Кузя! Собственной персоной!

Женька чуть не задохнулся от злости. У него, по-моему, зачесались руки. Он сунул два пальца в рот, как бы собираясь свистнуть. Но не решился.

Я бы тоже не решился. Попробуй-ка тут свистни! Тебе так свистнут, что на веки вечные разучишься свистеть.

В следующую минуту я перестал думать про Женьку потому что ужасно удивился. Смотрю — и не верю ни своим глазам, ни своим ушам.

Покосился на Женьку, а он тоже сидит разинув рот А не разинуть рот было просто невозможно, до того здорово Кузя играл на ксилофоне!

Кузины палочки с непостижимой быстротой мелькали над инструментом, и от плоского стола с металлическими стаканчиками отскакивали звуки, похожие на искры.

«Хорошо, что Женька не отнял у Кузи ксилофонных палочек!» — подумал я.

А позади нас кто-то тихо произнес:

— Талантливый мальчик. Вы послушайте, какая техника, какая легкость, какие нюансы!

«Ай да Кузя! Вот так Кузя!» — подумал я.

Вдруг Женька встрепенулся и толкнул локтем соседа:

— А оркестр будет выступать?

Парень молча кивнул.

Женька обеспокоенно спросил его:

— А без барабана оркестр может обойтись?

— Не может.

— А барабанщик без палочек может обойтись?

Женькин сосед вышел из терпения.

— Между прочим, — сердито сказал он, — этот концерт может спокойно обойтись без такого слушателя. Замолчи, или я тебя вытряхну отсюда.

Но Женька сам неожиданно покинул свое место и стал пробираться по ряду. На него зашикали. Меня тоже потянуло за Женькой.

На меня тоже зашикали и даже раза два хорошенько толкнули — из-за того, что я всем наступал на ноги. Когда мы наконец выбрались в фойе, я спросил:

— Ты куда, Жень?

Не отвечая, Женька устремился к артистической. Он остановил первую попавшуюся девочку и спросил ее:

— Ты Кузю знаешь?

— Кузю? Никакого Кузи у нас нет.

— Ну, такой… барабанщик… Ябеда жуткий!

— А-а! — воскликнула девочка. — Ты про Сметанкина?

— Сметанкин! — фыркнул Женька. — Передай вашему Сметанкину эти палочки. Передашь?

— Ой мальчики, мне некогда! Сами передайте!

— Да что тебе, жалко, что ли, в самом деле? Выступление же оркестра сорвется!

— Так сразу бы и сказали… Давай скорей палочки… После этого мы с Женькой вернулись в зал.

Парень, увидев нас, замахал руками, видимо, хотел сказать: «Не смейте и близко подходить ко мне!» И даже погрозил кулаком.

Пока мы шмыгали по проходу в поисках места, на сцену вышел мальчик-баянист.

Вдруг Женька остановился как вкопанный:

— Смотри!

Я посмотрел туда, куда мне показывал Женька, и увидел генерала в полной парадной форме, с двумя звездочками Героя Советского Союза.

Ноги сами понесли нас по тому ряду, в котором сидел генерал. А он, чуть повернув крупное ухо к сцене, слушал мальчика-баяниста. Лицо его было неподвижным, жестким, словно из гранита, а глаза были спокойные и добрые.

Мы смотрели на него не отрываясь, забыв, что стоим в проходе, что на нас обращают внимание.

Вдруг генерал повернул к нам голову. Несколько секунд молча рассматривал нас, а потом поманил пальцем «Что, мол, стоите, тут же есть свободные места!»

В одно мгновение мы очутились возле генерала. Причем Женька оказался проворней меня и занял место рядом, а мне пришлось сесть подальше.

Когда мальчик-баянист раскланялся и ушел, а на сцене начали расставлять пульты для оркестра, генерал повернулся к нам.

Его взгляд задержался на царапине, которая красовалась на Женькином лбу.

Глаза генерала повеселели, и он положил Женьке на плечо свою тяжелую руку.

Женька засиял, а я от зависти чуть не лопнул. Как всегда, мне не повезло. И почему только рядом с генералом очутился именно Женька?

Глядя на сцену, генерал сказал:

— Всю жизнь страдаю, что ни на чем не умею играть. — И неожиданно спросил нас: — А вы? Играете?

Женька отрицательно замотал головой и покраснел.

«Эх, — подумал я, — если бы мне на чем-нибудь играть! Может, генерал положил бы и мне руку на плечо и сказал: Молодец, Федя! Зачислю тебя в свою армию. Играй — очень уж я скучаю без музыки!»

Мы с Женькой молчали.

А на сцене тем временем появился директор музыкальной школы. Тот самый высокий человек в очках, который говорил с грузовика на «Площадке встреч».

Теперь он выглядел иначе. Одетый во все черное, с белым галстуком бабочкой, он быстро вышел на сцену и вежливо поклонился публике.

— Это дирижер, — сказал Женька.

— Совершенно верно, — последовал веселый ответ генерала, — он мой коллега, генерал музыкального войска.

Между тем из глубины оркестра послышался протяжный звук, словно пастух затянул песню, но, забыв продолжение, тянет задумчиво первый звук.

К нему присоединилась одна скрипка, другая — это я хорошо слышал и видел. Заиграли слева, справа. Вступили чьи-то низкие голоса. Расталкивая остальных, загудели басы, и весь зал наполнился веселым гомоном, словно мы попали на птичью ярмарку.

Вдруг все оборвалось по знаку дирижерской палочки, словно она была волшебная.

Некоторое время длилась пауза. Потом со сцены послышался шорох. Точь-в-точь такой, какой поднимает ветер, подметающий осенний лес.

Я замер и готов был поклясться, что в зале повеяло опавшими листьями.

Постепенно шорох перерос в могучий ветер. Он все нарастал, нарастал, словно над невидимым лесом пронеслась настоящая буря.

Что-то бабахнуло, словно прогремел гром, и опять стало тихо-тихо…

Дирижер замер, его вытянутые руки застыли. Со стороны казалось, будто он держит в руках хрупкую вазу, до краев наполненную водой.

Потом он стал плавно раскачиваться, и в зале закружились звуки вальса.