Жаклин Уилсон - Двойняшки

— Не знаю, — пожимает плечами папа.

— Зато мы знаем! — отвечают Розины мучители, синхронно приподняв брови и таинственно сверкнув глазами.

Терпеливо ждём, пока Роза повернётся к нам спиной и начнёт искать на нашем старом приёмнике какую-нибудь музыкальную программу. Я подаю знак Гарнет, слегка толкнув её локтем. Мы дружно запеваем дурным голосом.

Роза вздыхает в изнеможении.

— Прекратите хор голодных, двойняшки! — сердится папа.

Притворяемся, будто берём ложки и с жадностью набрасываемся на еду.

— Очень смешно! — вздыхает папа.

Видно, ему не до шуток.

Когда он пытается сосредоточиться на дороге, я хватаюсь за воображаемый кинжал и потешно показываю, как нападаю на Розу. Гарнет старательно попугайничает, но не успевает вовремя остановиться. Папа замечает подвох, и сестра испуганно трясёт рукой, словно она онемела.

— Во что это вы играете, девочки? — спрашивает папа.

Мы глупо на него таращимся и пожимаем плечами.

Папа устало вздыхает, потом убирает одну руку с руля и обнимает ею Розу.

Я снова толкаю Гарнет локтем, и мы грубо хохочем.

Папа сжимает Розино плечо, но молчит. Она тоже не реагирует. Притихли и мы. Слышен лишь треск приёмника — он то замолкает, то странно пищит.

Ему подыгрывают мои внутренности. Может, меня укачивает? И прекрасно! Если начнёт тошнить, буду целиться в Розу.

Руби стало плохо. Она не промахнулась — попала в Розу и… в меня.

Тебе ещё повезло!

Зачем ты пишешь? Вдруг снова начнёт тошнить?

Здорово получилось, правда?

Да, но уж в следующий раз постарайся перетерпеть! Роза израсходовала целую коробку бумажных салфеток. Папе пришлось остановиться на ближайшей станции техобслуживания, и мы с сестрой направились отмываться в женский туалет. Роза долго соскребала вонючий привет Руби с перепачканных джинсов и свитера. Целлофановый пакет пришёлся как нельзя кстати!

— Вот бы вас посадить в этот пакет! — вздохнув, сказала она. — Послушайте, можете сколько угодно вести себя как идиотки — мне наплевать, но папа ужасно расстраивается.

Мы промолчали, а Руби, несмотря на плохое самочувствие и озноб, нагло улыбнулась.

— Неужели вы не хотите, чтобы он был счастлив"? — спросила Роза, пристально на нас взглянув.

Только не с тобой!

— В последние годы папе пришлось нелегко. Вы обе были от горшка два вершка и наверняка не помните, что, когда умерла ваша мама, он чуть не свихнулся от горя.

Мы молча, с ненавистью на неё уставились.

Какое она имеет право?! Нам показалось, что мы сами вот-вот чокнемся.

— Ему было очень тяжело, но он жил ради вас. Старался подстроиться под вашу бабушку. Не мне вам рассказывать, какой нелёгкий у неё характер!

Как она смеет критиковать нашу бабушку?!

— Он не развлекался, никуда не ходил, жил один-одинёшенек, — продолжала Роза.

Как это один? А мы?!

— Страдал от невыносимо скучной работы в офисе. Чуть в старика не превратился, хотя ему едва исполнилось тридцать.

С ума она, что ли, сошла? Это же наш папа — он и должен быть пожилым!

— А сейчас у него появился шанс начать жизнь с чистого листа, заняться любимым делом… Он радуется, как ребёнок! А вы не даёте ему покоя! Неужели сами не замечаете?!

Как же, не замечаем! Именно этого и добиваемся! И не мы его мучаем, а она. Из-за неё одни неприятности, из-за неё, из-за неё!

Наконец-то мы прибыли. Глаза бы мои ни на что не глядели!

И мои тоже!

Жаль, что не нашли места похуже! Да ещё прилипли к нему с самыми ужасными людьми на свете! Прилипли, прилипли, прилипли!

Ну, нельзя сказать, что здесь совсем уж плохо.

Нет, отвратительно!

Ну погоди, Руби! Я говорю не про магазин. И не про деревню. А пейзаж вокруг? Особенно холмы.

Мне до жути не хотелось идти на прогулку с папой и Розой, но, когда мы поднялись на вершину холма, когда любовались открывшимся чудесным видом на много километров вокруг… оказались чуть ли не на облаках… увидели внизу овечек, диких пони… я вдруг почувствовала, что стоит сделать шаг — и полетишь…

Хватит разглагольствовать, мисс Художница-Выпендрёжница! Надо же, до чего договорилась! Облака… охота полетать… Точно стихотворение к уроку литературы сочиняешь: "Как я провела день в деревне". Скука смертная! И пейзаж — хуже не бывает! Серые холмы, серые поля, серые деревья и серый дождь.

Розе тут тоже не по себе. Она по-прежнему воркует с папой, но мы её постоянно доводим, поэтому ей не до красот природы. Как она позеленела, когда я будто случайно, а на самом деле нарочно, зацепила веткой её дурацкие колготки с рисунком, которые сохли на верёвке. В деревенском магазине нашлись только дамские бежевые, и старушка Роза готова была душу продать — лишь бы поскорее оказаться в универмаге в отделе "Носки-чулки".

Супермаркет ей тоже не нравится, потому что в нём не найти свежих овощей и фруктов и хлеб продаётся в нарезке в целлофановых пакетах.

Да, но папа говорит, что будет выращивать в саду малину, помидоры и зелёную фасоль и попробует сам испечь хлеб.

Ты и уши развесила! Папа и тоста подсушить не может! Бабушка всегда говорила, что он ни на что не способен!

А папа говорит, это всё потому, что она никогда не позволяла ему как следует развернуться, вечно ворчала: "Ну-ка, нечего путаться под ногами! Марш из кухни!" Господи, как нам плохо без бабушки! Хоть бы она жила здесь, с нами!

Нет, хоть бы мы жили в старом доме, а не в этой дыре. Мы в неё не вписываемся!

Папин магазин тоже не вписывается, особенно сейчас. Обычно антикварные магазины красят белой или бледно-бежевой краской. Стены папиного магазина сначала тоже были грязно-белого цвета — вот он и решил их немного оживить.

— Назову его "Красный книжный магазин", — сказал он. — В честь моих трёх девочек. Рубины красные, гранаты и розы — тоже. Давайте попробуем выкрасить его в красный цвет!

Он поехал в ближайший хозяйственный, что в нескольких километрах от нашей деревни, и вернулся с тяжёлыми банками ослепительно алой краски. Предполагалось, что мы с Руби будем помогать Розе зачищать стены от старой побелки, но через десять минут работы сестра швырнула губку в ведро, процедив сквозь зубы: