Жаклин Уилсон - Девчонки в погоне за модой

— Ой, папа, не смотри так! Я же не всерьез. Слушай, все девочки-подростки спорят со своими отцами. Наверное, в основном мы ладим.

— Как по-твоему, я тиран? Ты же так не думаешь, правда? Я хочу сказать, в целом я довольно-таки классный папка, а? Я тобой не так уж командую, правда, Элли? Ради бога, положи свои мелки и посмотри на меня! Я не тиран?

— Послушай себя, пап, — говорю я.

— Ох, ты меня совсем запугала, — говорит папа. Но он еще не закончил. Он прокашливается. — Элли…

— Ну?

— Элли… В книжке сказано, что анорексия может проявиться как ответ на плохое обращение.

— Что?

— Бывает, что ужасные, бессердечные отцы обижают несчастных девочек.

— Ой, папа. Ты совсем не ужасный и не бессердечный! Не барахли!

— Помнишь, когда Моголь только начал ходить, ты однажды его толкнула так, что он упал и стукнулся головой, а я это увидел? Я тебя тогда отшлепал. Ты так плакала, помнишь, а я чувствовал себя ужасно, потому что никогда раньше и пальцем тебя не тронул.

— Пап, это когда было? Сто лет назад! Слушай, если я села на диету, это не имеет никакого отношения к тебе или еще к кому-нибудь.

— Но это не просто диета, Элли. Сколько веса ты потеряла с тех пор, как зациклилась на похудении?

— Я не зациклилась! И вообще, всего-то пару килограммов…

— Я разговаривал с доктором Вентворт…

— Пап! Я же тебе говорила, что не пойду к ней. У меня все в порядке.

— Она спросила, потеряла ли ты десять процентов своего веса, а я и не знаю, — говорит папа.

— А я знаю, — уверенно отвечаю я. — Столько я не потеряла, честное слово, папа.

Какое уж там честное… Я, видно, действительно наконец-то овладела искусством диеты. Я по-прежнему постоянно умираю от голода, и живот все время болит, и без конца приходится бегать в туалет по-маленькому, и когда я быстро встаю или ускоряю шаг, мне становится дурно, и голова почти не перестает болеть, и тошнота, и противный вкус во рту, и волосы как-то обвисли, и прыщи на лице, и на спине тоже, — но зато я худею, а значит, все не зря. Правда? У меня нет анорексии. Я не такая, как Зои.

Интересно, как у нее дела. Можно поспорить, что ее папа тоже ее пилит!

В первый учебный день мне не терпится увидеть Зои. Поправилась она или еще больше похудела?

Многие наши девчонки замечают, что я похудела.

— Ой, Элли, как ты изменилась!

— Юбка на тебе просто болтается!

— Ты что, болела, Элли?

— Что с тобой случилось, Элли?

— Ничего не случилось. Просто я села на диету, только и всего.

— Диета? На Рождество? С ума сошла!

— Уж я-то не сяду на диету, не заманите! Мы ездили в гости к бабушке, она так замечательно печет! О, ее рождественский пирог! А пирожки с мясом, я за один день съела пять штук!

Они треплются о еде, меня это так раздражает! Я открываю парту и начинаю перекладывать учебники, стараясь их не слушать.

Вдруг пронзительный визг, вопли, целый хор, как в опере.

— Магда!

— Посмотрите на Магду!

— Магда, ну и прическа!

Господи, бедная Магда. Неудивительно, что они все с ума посходили. Может быть, новая, остриженная мышка-Магда не сумеет заткнуть им рты. Я выглядываю из-за парты, готовая броситься на защиту Магды.

Вижу Магду.

И издаю тихий писк.

Это не прежняя жизнерадостная блондинка. Но и не тихая, незаметная мышка. Это абсолютно новая, сверкающая, ослепительно алая Магда!

Волосы у нее запредельного, пронзительно-красного цвета, точно того же оттенка, что и знаменитый меховой жакет. Они острижены еще короче, но «ступеньками», блестящими панковскими прядями, похожими на пламенеющие перья.

Магда выглядит просто невероятно и прекрасно знает об этом. Она улыбается мне во весь рот.

— Мне жутко не понравился новый стиль, вот я и решила поменять его на другой, еще новее, — говорит она. — Как ты была права, Элли! Почему это я должна шмыгать вдоль стенки, как какая-то бесцветная вошь, из-за тех ущербных уродов. Я хочу снова быть собой!

— Ну, ну, Магда! — говорит миссис Хендерсон, входя в класс. — Видимо, мне придется надевать темные очки, глядя на твою новую прическу. Совсем неподходящий цвет для школьницы. Если бы я была в плохом настроении, обязательно заставила бы тебя прикрыть все это безобразие платочком, но, к счастью, сегодня я добрая. — Она милостиво улыбается. — Хорошо отпраздновали Рождество, девочки? — Она замечает меня. — Боже мой, Элли. Ты, как вижу, плохо отпраздновала Рождество. Все ясно, ты морила себя голодом, дуреха!

— Я просто хотела прийти в форму, миссис Хендерсон. Думала, вы меня похвалите, — говорю я, втайне страшно довольная.

Миссис Хендерсон хмурится.

— Мы с тобой потом отдельно поговорим, Элли.

Тут в класс входит Надин, и миссис Хендерсон отвлекается от меня. У нее буквально отваливается челюсть. Весь класс смотрит на Надин, раскрыв рты.

Надин не изменила прическу.

Не изменила фигуру.

Она изменила свое лицо.

Она стоит в дверях в небрежной позе, зимнее солнце светит ей прямо в лицо. У нее татуировка! Длинная черная змея начинается на виске, извивается через весь лоб и спускается по щеке, хвост змеи заканчивается завитком на подбородке.

— Боже правый, деточка, что ты с собой сделала? — ахает миссис Хендерсон.

— Надин! Вот это да!

— Потрясающе!

— Кошмарно!

— Отвратительно!

— Невероятно!

— Суперклево!

Надин, потрясающая, кошмарная, отвратительная, невероятная, суперклевая женщина со змеей, широко улыбается нам всем, подносит руку ко лбу, дергает — и змея отделяется от ее лица, бессильно повисает в руке.

Мы все визжим от восторга, а она говорит:

— Дед Мороз положил мне в чулок шуточную татуировку.

— Ах ты, скверная девчонка! — говорит миссис Хендерсон. — Моя доброта быстро истощается. Чувствую, мне уже снова нужны каникулы!

Все-таки она молодец, но я постараюсь в ближайшие дни не попадаться ей на глаза. Что-то мне не нравится идея отдельного разговора.

По случаю начала полугодия проходит собрание школы. Я вытягиваю шею, ищу Зои, но ее нигде не видно. Может быть, она с семьей еще не вернулась из-за границы?

Магда подталкивает меня локтем.

— Слушай, что это за подарок судьбы на сцене? — спрашивает она.

У нас в школе уже имеется трое учителей-мужчин. Мистер Прескотт преподает историю. И вид у него такой, словно он только что вышел из викторианской эпохи, и держится он соответственно. Он строгий, сдержанный и жутко старый. Мистер Дэйлфорд — учитель информатики — отличается душевной теплотой и обаянием, присущими его обожаемым компьютерам. Он даже разговаривает точь-в-точь как робот Далек из детской телепередачи. А мистер Парджитер преподает французский язык. Он довольно милый, но уже лысеет, толстеет, в общем — пожилой, так что подарком судьбы его назвать сложно.