Светлана Лубенец - День признаний в любви

– В смысле? – не понял Руслан.

– Ну, ты же видишь… он пишет, что все знает, но это его не слишком беспокоит…

– Ну и?

– Ну… он же может ошибаться в своих догадках. Нам вот с тобой обоим кажется, что Соня на такое не способна…

– Да-а-а… – озабоченно протянул Руслан. – Пожалуй, придется спросить Чеботареву об этом в лоб… Фил-то вряд ли расколется…

Савченко посмотрел на несчастное личико Ирочки, потом протянул руку к ее голове и легко снял с волос поникшую бабочку. Расстроенная девочка совершенно не замечала, что ажурные пластиковые крылышки то и дело царапают ей висок.

– Слышь, Ирка, а ты никогда не пробовала отцепить свои дурацкие заколочки и ходить без них? – спросил молодой человек. – Вечно у тебя на голове такое наверчено, что диву даешься! Сколько же ты времени по утрам на это тратишь? Наверное, часа за два до начала уроков встаешь, да?

– Нет… как все встаю, – отозвалась Ирочка, посмотрела на свою бабочку и сказала: – Она же красивая…

– Кто? Вот это ядовитое насекомое?

– Почему вдруг ядовитое? Бабочки вовсе не ядовитые! Как будто не знаешь!

– Да я не про бабочек вообще! Я про эту твою дешевку!

– Почему дешевку-то! Она, между прочим, двести рублей стоит! – обиделась за заколку Ирочка.

– Дешевка – потому что уродливая! Посмотри, какой отвратительный розовый цвет!

– Тебе не нравится? – удивилась Разуваева, крутя в руках заколку.

– Кому такое понравится-то? Кстати, может быть, поэтому на тебя Доронин и не смотрит. Он, может, не любит розовых насекомых. И еще ему, возможно, вообще неприятны все эти твои штуковины в волосах… Раз, два… – Савченко принялся считать заколки одноклассницы, – …три, четыре… Четыре! И это, заметь, я не посчитал бабочку! Вот для чего тебе столько: и голубенькая заколочка, и золотая, и облепленная какими-то стекляшками? У тебя что, без них волосы от головы оторвутся?

Ира потерянно молчала, но бабочку крутить в руках перестала и засунула в карман джинсиков, безжалостно смяв ее крылышки, а разошедшийся не на шутку Руслан продолжал ее поучать:

– Да и вообще, Ирка, зачем ты под глупую Барби косишь? Вот посмотри на Чеботареву. У нее ни одной заколочки, ни одной кудряшечки и в голубенькое с розовеньким она не одевается, а Доронину нравится! Сама говоришь! А что, если тебе поменять имидж, а, Разуваева?

– Думаешь, поможет? – с надеждой спросила Ира.

Руслан тяжело вздохнул и сказала:

– Откуда мне знать? Это я так… Прости, что разговорился не в меру. Вот я бы согласился имидж сменить, только все равно не уверен, что Мушка на меня внимание обратит… И потом… не знаю я, что менять… Может, ты подскажешь, Ирка?

Вконец расстроенная Ира отрицательно покачала головой.

– Ничего я не знаю… – сказала она. – Мне казалось, что я хорошо одета и причесана, а ты говоришь, что… В общем, не мне давать тебе советы. Впрочем, если прекратишь врать, Руслик, и подтянешь успеваемость по некоторым предметам, может, Кира заинтересуется тобой.

– Нет, ну вы посмотрите на нее! – возмутился Савченко. – Я, видите ли, не должен врать, а остальные врут еще покруче, и ничего! Им, выходит, можно? Даже в день без вранья?

– Понимаешь… ты уж очень смешно врешь, нелепо: про больную бабушку, про «Скорую помощь». Всем уже и правда противно слушать одно и то же. Получается, что ты вроде глуповат… типа меня…

Савченко смерил одноклассницу удивленным взглядом и сказал:

– Ну ты даешь! Я никогда не слышал, чтобы человек сам признавался в собственной глупости. Ты зачем на себя наговариваешь-то? Не глупее ты остальных!

– Нет, Руслик, я все про себя знаю, – ответила Ирочка. – Математика мне не дается, физика с химией тоже. Даже по русскому с английским только хлипкие трояки… Мне казалось, что я хоть внешне неплохо выгляжу, а ты вон мне сколько всего наговорил…

– А знаешь что, Ирина Батьковна, ты ведь можешь, например, завтра всех поразить!

– Чем?

– А ты приди в школу в обычных черных джинсах. У тебя есть черные джинсы?

– У меня есть темно-синие…

– Тоже годятся! Кофточку какую-нибудь надень… ну… не знаю какую… только не розовую… и не голубую… Бабочек своих выбрось… Вот увидишь, все прямо офигеют! Может, и Доронин свои взгляды пересмотрит!

– Вот это вряд ли…

– Как знать… как знать… Ладно, Ирка, пошли на русский! Раиса, конечно, вставит нам по полной программе за долгое отсутствие, но будем валить на то, что ты никак не могла успокоиться. Согласна?

Ирочка кивнула, и одноклассники поскакали по лестнице вниз, на второй этаж, где находился кабинет их классной руководительницы.

– Ну и к чему такие жертвы? – спросила Соня Филиппа Доронина, когда они вместе шли из школы домой. – Как ты станешь объясняться, когда тебя к директрисе притащат? Раиса – человек подневольный. Она нас любит, я знаю, но ежели прикажут призвать тебя к ответу, деваться ей будет некуда. И родителей вызовет, если заставят. Похоже, она еще не решила, как действовать, поэтому и тебя пока домой без разборок отпустила. Но все еще впереди, Доронин. Что ты будешь говорить?

Фил искоса смотрел на Соню и удивлялся спокойствию одноклассницы. Ее глаза смотрели строго вперед, под меховой шапочкой белел высокий чистый, не омраченный никакими переживаниями лоб. Доронин подумал, что на самом деле он вовсе не знает, как должен выглядеть омраченный лоб, но ему почему-то хотелось, чтобы на лице девочки отражались хоть какие-то следы беспокойства по поводу происшедшего. Еще ему хотелось, чтобы Соня восхитилась его поступком, чтобы была благодарна, но прекрасная Софья Чеботарева, похоже, оставалась совершенно равнодушной и к нему самому, и к его благородному поступку.

– Придумаю что-нибудь, – ответил он. – Сориентируюсь. Сейчас даже думать об этом не хочу.

– Ну и правильно! Надо решать проблемы по мере их поступления!

Одноклассники немного помолчали, а потом Соня спросила:

– А как ты догадался?

– В классе немного пахло лимоном.

– И что?

– А то, что ты часто достаешь из такой… не знаю, как назвать… ну… из маленькой синей сумочки…

– Из косметички, – подсказала Чеботарева.

– Ну да, из косметички… наверное, это так называется, – согласился Фил. – Так вот… ты часто достаешь тюбик с кремом и мажешь им руки…

– Да, у меня очень сухая кожа, а когда в зданиях включено паровое отопление, она сохнет еще больше. Особенно руки делаются неприятно шершавыми, я их и мажу.

– Ну вот… Я же недалеко от тебя сижу, всегда чувствовал этот легкий лимонный запах. В кабинете английского пахло точно так же. А ты не боишься, что кто-нибудь еще, как говорится, сложит два и два?

– Нет. Никому это не нужно.

– Не скажи! Руслик со своей дедукцией вполне может сообразить. Мне он, знаешь, в этой ситуации даже понравился. Оказалось, что он вовсе не так туп, как мы привыкли считать.