Array Array - Марина

— Не стесняйтесь, ребята, — к ним подошел Сергей, — хотите, могу свет потушить.

Кузьмин покраснел. Фу, черт, будто из института благородных девиц.

— А что — и потуши… — сказала Марина с вызовом. Сергей засмеялся и похлопал Кузьмина по плечу.

— Ты ее не знаешь — ведь съест!

Как он активно устранялся, отстранялся от нее.

— А ты откуда знаешь? — невинно спросила она.

— Догадываюсь…

Потом все курили. Светка тоже.

— Я ей иногда позволяю, — пояснил Сергей.

— Х–хорошие стихи есть… «Н–не запп–п–прещайте ж–женщинам к–курить…» — сказал Кузьмин.

Марина вдруг поняла, почему он так мало говорил, — он заикался и, видно, стыдился этого.

— Имей в виду, Маринка, мало того, что он у нас лучший инженер на заводе, он еще и в стихах разбирается лучше тебя… Даже по–французски читает, — сказал Сергей.

— Почитайте, пожалуйста, Вийона, если знаете. Интересно, как это звучит…

Странно, но он не стал отказываться. На французском он читал легко, не заикался, почти пел.

— Первый раз вижу Кузьмина таким смелым, — сказала Лиля.

Потом Сергей достал гитару и все что–то пели.

Марина даже начала по собственному почину: «Не искушай меня без нужды…» Подхватил Кузьмин — у него был хороший слух и низкий густой голос. Нет, он начинал Марине нравиться. Вид у него был уже не такой чопорный, рубашка расстегнута, и глаза блестели не так холодно, как обычно.

Так получилось, что в такси они возвращались домой вчетвером: Сергей со Светкой, Кузьмин и Марина. Светка села рядом с ней — она весь вечер держалась за нее, будто Марина одна могла ее спасти. Укатали же сивку крутые горки! Всю дорогу Сергей говорил Кузьмину о какой–то перестройке, предлагал какие–то планы систематизации, и Кузьмин внимательно слушал его, бросал свои замечания, странное дело, совсем не заикаясь. Марина вдруг представила его на работе: требовательный, жесткий, пунктуальный. Та раскованность, что мелькнула в нем на минуту, исчезла, и он снова стал ее раздражать. По–французски читает, цирлих–манирлих. И вообще — завели разговор, кому это интересно.

— Эй, вы, донжуан, развлекали бы дам, — влезла она.

— Подожди, — деловито сказал Сергей.

— В–вам спеть или с–с–сплясать? — он снова начал заикаться.

Острит тоже. А глаза злые.

— Хорошо замужним женщинам, — не прекращала она, — их хоть до дому довезут.

— Н–не в–волнуйтесь, ч–черт подери…

Светка вдруг хихикнула — Марина как–то и забыла про нее. А зайцы, оказывается, не дремали. Рада, идиотка, отомстила.

— Встретимся девятого, — сказал Сергей, прощаясь. Марине он только кивнул еле–еле.

Кузьмин сел в машину и резко закинул руку ей на плечи, пытаясь придвинуться. Лицо у него было наглое. Она отодвинулась, и он упал на сиденье.

Достукалась.

Он все еще лежал лицом в сиденье и тихо всхлипывал. Она поняла, что он смеется, только тогда, когда он Расхохотался во все горло.

И снял своим смехом ее тревогу и раздражение. Пожалуй, он рад, что к ней, оказывается, не надо приставать и что он останется джентльменом, если просто довезет девушку до дома.

— Хороший вечерок, — сказал он сквозь смех. — Отличный.

— Давайте покатаемся?

— Давайте.

Помолчали, но совсем не напряженно.

— Как вам этот Хромов? — спросила она его потом.

— Отличный м–мужик.

— А вам не кажется, что он жуткий бабник?

— Нет, что вы… Просто ему не везло.

— Ах вот как. А теперь повезло?

— М–мне она не н–нравится, но она его очень любит. Не то, что предыдущая…

— А что за предыдущая?

— С–сбежала с режиссером. К–кинозвезда.

— Кто вам это сказал?

— Он сам. А на з–заводе б–болтают всякую чушь…

— И он не постеснялся сказать вам, что от него сбежала женщина?

— Он очень ч–честный п–парень.

Вот такие новости узнала она в тот знаменательный вечерок. И снова какой–то бес толкнул ее сказать:

— Этой кинозвездой была я.

— В–вы ошиблись, я не настолько пьян, чтоб поверить этому.

— Почему? — обиделась она.

— Потому что вы слишком играете в жизни, да еще плохую роль.

Он еще постоял внизу, пока она не поднялась наверх и не крикнула ему:

— Спасибо, Юра, я дошла.

На ступеньках у самой площадки сидел Стасик и жевал хлеб. Одиночеством, будто сквозняком, тянуло от его сиротливого взгляда.

— С кем это ты? — каким–то странным тоном спросил он.

— Так, один знакомый… А ты что тут сидишь?

— Жду тебя, а мне не открывают.

— Ну так пошли.

— Не стоит. — Опять этот странный тон.

— Стасик, что с тобой? — Марина хотела погладить его по голове, но он резко увернулся и медленно пошел вниз по лестнице.

Мало того, что она пережила этот бредовый, пошлейший вечер, так вот и Стасик уходит.

— Стасик, миленький, не уходи, — противным, дрожащим от слез голосом крикнула она.

Он уходил так, будто навсегда.

Она кинулась вслед за ним, схватила за руку:

— Стасик, зачем же ты–то уходишь от меня? Не уходи не уходи! — она уже плакала и ничего не видела от слез. Потом — его горячее дыхание на щеке, легкие прикосновения губ, а когда она наконец–то поняла, что он ее целует, вырваться было уже невозможно. Да ей уже и расхотелось вырываться. Ну и пусть, думала она, вот я такая. Мне хорошо так. Ну и пусть…

Они сидели на лестничном окне или, может, на ступеньках, не важно. И сколько времени прошло — не важно. Важно только это чудесное состояние — будто смотришь на огонь и не отвести глаз. Они не видели друг друга и не сказали друг другу ни слова, она даже не помнила, как расстались.

Дома ее встретила заспанная Жанка.

— Боже мой, посмотри на себя, — и сунула ей в руки зеркало.

— В чем дело?

— Целоваться не умеют, а туда же. Ну что, не говорила я?

Только тут Марина увидела, что губы ее занимают пол–лица.

— Научимся, — ответила она и почувствовала, что хочет только спать.

Зачем–то сняла старую простыню, постелила свежую крахмальную и только потом блаженно вытянулась на ней.

— А ты когда пришла? — спросила у Жанки.

— Вам видней, я через вас переступила…

— Заткнись, — промямлила Марина, засыпая. Помнила только, что все улыбалась, отчего губы сладко ныли, и была рада, что хоть эта боль осталась от всего только что происшедшего.

Утром эта же боль произвела на нее совсем другое впечатление. Лучше бы проснуться от вылитого на тебя ведра холодной воды. И Жанка, как назло, была дома.

— Ну как? — спросила она.

— Отстань, — Марина зарылась головой в подушку и дала себе слово, что вот так и пролежит весь день.

Ни есть, ни двигаться не хотелось. Только одна мысль: это же был Стасик. Твой друг Стасик, а ты…

— Вы сидели на ступеньках, — монотонно начала Жанка, — оба зареванные… Целовались, меня и не заметили… Ты явилась в четыре утра…