Юз Алешковский - Черно-бурая лиса

Мышь в кармане сидела смирно, и только изредка я чувствовал, как на груди у меня шевелится тёплый комочек.

Но мышь лучше было подложить в мышеловку утром, для того чтобы все соседи сразу увидели её и разговорились.

Невозможно же, в конце концов, не разговориться даже самым страшным врагам, если они вдруг увидят белую мышь. Мы же с Генкой бываем иногда врагами и запросто миримся из-за чего-нибудь интересного…

Главное, не дать маме обнаружить мышь раньше времени.

Я проколол дырочку в крышке коробки из-под печенья «Мария», положил на дно вату и налил в блюдечко молока. Потом пересадил мышь в эту длинную коробку. Она бегала по ней, как я по коридору, садилась на задние лапки, смешно умывалась и, видно, не скучала по коллективу, оставшемуся в зоомагазине.

Я закрыл коробку крышкой и надежно спрятал её в чулане…

«Скорей бы утро! Посмотрим, что будет!»

Проснулся я раньше всех, посадил мышь в старую мышеловку, которая, на моё счастье, была сделана как клетка, осторожно опустил створку, а кусочек сыра бросил внутрь. Мышке на завтрак.

Затем я улёгся в кровать и стал ждать, что будет дальше. Только я задремал, как на кухне раздался страшный девчоночий визг.

Я прямо в трусиках бросился на кухню.

Оказывается, первой увидела мышь Вика. Она уже опомнилась и склонилась над мышеловкой.

— Ой! Бе-лая! О-ой! — завопил я во весь голос, притворившись удивлённым.

И в кухне быстро собрались заспанные соседи и обступили мышеловку.

— Правда, белая!

— Поразительно!

— Она даже симпатичная!

— Умывается! Умывается!..

— Милая… бедненькая!

— А мне вот непонятно, — сказала Вика, — почему её не прихлопнуло? Как это она пробралась внутрь и ещё сыр с собой прихватила?

Я похолодел, но Вика засмеялась.

И вот что было странно: всё получилось так, как я ожидал, а не наоборот. Все соседи весело разговорились на мышиные темы, а Казимир Иванович рассказал, какую большую роль играют мыши в науке. Он рассказал, как на белых мышах проводятся важные опыты и что если мы быстро побеждаем многие микробы и вирусы, то это только благодаря белым мышам и крысам — добрым друзьям людей.

Тут я пожалел, что не купил крысу, а Анна Сергеевна, которая раньше не умела быстро мириться, принесла в кухню кота Мишку и сказала:

— Вы видели когда-нибудь кота-вегетарианца? Ах, не видели? Так вот он, перед вами. Ест только молоко и овощи! Смотрите! Митя, достань мышку!

Я достал мышь и поднёс её к самому носу Мишки. Он даже не облизнулся. Только добродушно замурлыкал.

— Давайте, — сказал я, — сделаем ящик и посадим в него мышь. И пусть Мишка с ней играет. Ведь лев играет в клетке с собакой, и им весело.

— Это называется симбиоз. Дружное совместное сосуществование, — сказал Казимир Иванович, первый раз за всю мою жизнь взглянув на меня не мрачно и не осуждающе.

Мне стало жаль, что иногда из-за меня в нашей квартире прекращается симбиоз.

В общем, разговоров было много, и все так вежливо и с интересом говорили о мышах, кошках, раках-отшельниках, прилипалах, акулах и рыбах-лоцманах, как будто извинялись друг перед другом за то, что поссорились из-за пустяков.

Тётя Лёля, дядя Вася, моя мама и отец из-за этой мирной беседы даже не успели как следует позавтракать и убежали на работу.

А мне до школы оставался целый час. Я спросил у Казимира Ивановича:

— А как пишется «мышь» в мужском роде? Мыш? Без мягкого знака?

— Наверно, — улыбнулся Казимир Иванович. — И всё-таки это необъяснимо… Откуда в нашей квартире белая мышь?

— Мало ли на свете бывает чудес! — сказал я и покраснел. — Только нужно опять зарядить мышеловку, а то придёт Лиля, догадается, что поймалась мышь, и начнётся дезинфекция.

— А тебе не захотелось убить эту мышь? — спросил Казимир Иванович.

— Эх, вы, — с обидой сказал я. — Думаете, во мне только дух разрушения, а созидания нет ни капли?

— Прости, прости, это у меня случайно вырвалось. Прости за ошибку.

— Прощаю, — сказал я и подумал: «Странно всё-таки. Лягушку нельзя приносить в квартиру, а белую мышь можно… И очень жалко, что нельзя попробовать оживить навагу и побрить кактус».

Я проснулся в весёлом и радостном настроении. Это было утро дня моего рождения. Мне исполнилось двенадцать лет.

Я лежал закрыв глаза и, волнуясь, старался угадать, что мне подарят мой отец, мама и другие ближайшие родственники.

Отец наверняка купил новые ботинки с коньками. Я же на днях специально для намёка примерял свои старые ботинки и сказал:

— Малы… Лучше бы так быстро росли руки, а но ноги…

Мама тогда вспомнила, что я случайно прожёг зимнюю ушанку увеличительным стеклом, потерял варежки, и расстроилась:

— Если бы ты подумал, что деньги не валяются на улице, а достаются родителям с трудом, ты бы не прожигал вещи и не терял их…

«Мама подарит ушанку и варежки…» — подумал я и ждал, когда отец подойдёт, сдёрнет с меня одеяло и растормошит, поздравляя:

— Ты что, забыл? Сегодня же день твоего рождения!

Обычно перед этим отец заводил пластинку «Весёлые ребята», и я был самым счастливым человеком на свете…

Но в то утро весёлой песни что-то не было слышно.

Я встал с кровати, подошёл к отцу и маме (они почему-то ещё спали), разбудил их и обиженно сказал:

— Не могли уж завести будильник… в такой день…

Отец протёр глаза:

— Поздравляю!.. Хороший подарочек ты преподнёс нам… Спасибо.

Я надулся, сам завёл «Весёлых ребят» и вспомнил про дневник. Роман Ильич написал в нём вчера:

«Тов. Козлов! Петя не собирается входить в колею учёбы после каникул и думает только о том, чтобы скорей начались следующие. Обратите внимание».

Всё же мама подошла ко мне, поцеловала меня и сказала:

— Будь умницей. Я дарю тебе ушанку. На этот раз кожаную. А варежки нашлись под ванной. Вечером пригласи ребят на чай… А тебе, отец, не хватает для воспитания других дней в году?..

«Действительно…» — подумал я, а отец тоже сказал мне:

— Ладно. Не обижайся. Дарю тебе значок.

— Спасибо… — сказал я так, что отец засмеялся.

— И коньки дарю, но только после зарплаты.

Я обрадовался, хотя мне было грустно, что лучший, из дней целого года начался как-то не так.

Потом мы позавтракали, и я пошёл в школу.

На первом уроке у нас была география. Когда я вошёл в класс, до начала урока оставалось минут пять. Я пытливо всматривался в лица ребят и девчонок, как будто спрашивал: «А знаете ли вы?..» Но никто не собирался меня поздравлять, несмотря на то что пятерых человек в прошлом году я поил чаем.

Даже мой лучший друг Митя Вишневский, взглянув на меня, сказал, как всегда: «Привет». И только.