Пауло Коэльо - НА БЕРЕГУ РИО-ПЬЕДРА СЕЛА Я И ЗАПЛАКАЛА

Когда женщина вышла, он заговорил снова:

– Художник знал Великую Мать, Богиню, милосердный лик Бога. Ты задала мне вопрос, а я до этой минуты не мог ответить тебе вразумительно. Ты спросила, откуда я все это знаю, где выучился всему этому, так ведь?

«Нет, не так, я спросила, и ты ответил», – хотела сказать я, но промолчала.

– Я выучился так же, как этот художник, – продолжал он. – Я принял любовь, сошедшую с поднебесных высот. Я не упирался, когда меня вели. Ты, должно быть, помнишь то письмо, где я говорил о своем желании уйти в монастырь. Я так и не рассказал тебе об этом, но желание мое осуществилось.

И мне тут же вспомнился разговор перед лекцией. Сердце мое заколотилось, я устремила пристальный взгляд на лик Девы. Она улыбалась.

«Этого не может быть, – думала я. – Если даже он и ушел, то, значит, потом покинул его. Пожалуйста, скажи мне, что оставил семинарию».

– Юность моя прошла бурно и насыщенно, – меж тем продолжал он, не пытаясь угадать ход моих мыслей. – Я познал другие народы, повидал иные пейзажи. Я искал Бога по всему белому свету. Я любил других женщин. Я овладел множеством профессий.

Вновь кольнула меня ревность. «Нельзя допустить, чтобы вернулась Другая», – произнесла я про себя, не сводя глаз с улыбающейся Девы.

– Мистерия жизни завораживала меня, и я хотел лучше постичь ее смысл. На мои расспросы люди отвечали, что, мол, этот знает то, а тот – это. Я побывал в Индии и в Египте. Познакомился со знатоками магии и медитации, с алхимиками и священнослужителями. И наконец открыл для себя то, что следовало открыть: Истина неизменно пребывает там же, где Вера.

Истина неизменно пребывает там же, где Вера. Я снова и по-новому оглядела церковь – источенные временем каменные плиты, столько раз падавшие во прах и столько раз восстановленные. Что подвигало людей на неслыханное упорство, на титанический труд? Что заставляло их выбиваться из сил, чтобы вновь воздвигнуть – в глуши, на горных вершинах – этот маленький храм?

Что?

– Вера.

– Своя правота была у буддистов, своя правота – у кришнаитов, своя – у индусов, у мусульман, у иудеев. Если человек идет непритворной стезей веры, он сумеет слиться с Богом и обретет способность творить чудеса. Но мало было узнать это – требовалась еще и решимость сделать выбор. Я выбрал католичество, потому что в этой вере был воспитан, ее чудесами проникнуты годы моего детства. Если бы я родился иудеем, то выбрал бы иудаизм. Бог – един, хоть и носит тысячу имен, но именно и только тебе надлежит выбрать, каким именем ты будешь звать его.

Снова раздались шаги.

Какой-то человек приблизился, оглядел нас, потом подошел к центральному алтарю и убрал два подсвечника. Вероятно, это был ризничий или причетник.

Я вспомнила старика, который не хотел пускать нас в часовню. Но этот человек не произнес ни слова. Когда же он вышел, мой друг сказал мне:

– Сегодня вечером у меня встреча.

– Пожалуйста, не отвлекайся. Рассказывай дальше.

– Я поступил в семинарию, находящуюся здесь поблизости. Четыре года я изучал все, что мог. В этот период я познакомился с Иллюминатами, с Харизма-тиками, с приверженцами течений, пытавшимися отворить двери, запертые много лет назад. Я понял, что Бог – не тот палач, которым меня стращали в детстве. Возникла попытка вернуться к первоначальной, ничем не запятнанной, невинной сущности христианства.

– Не прошло и двух тысяч лет, как они осознали, что Христос и Церковь – не одно и то же? – со сдержанной иронией спросила я.

– Можешь шутить, сколько хочешь, но речь идет именно об этом. Я стал учиться у одного из тех монахов, кто возглавлял нашу обитель. И он внушил мне, что необходимо принять огонь откровения, Святой Дух.

От его слов сердце мое сжималось. А Дева по-прежнему улыбалась, и младенец Иисус глядел на меня весело. Когда-то и я веровала во все это, но прошло время – и возникшее с прожитыми годами ощущение того, что я научилась рассуждать логично, здраво и стою на земле обеими ногами, отдалило меня от религии. Как было бы хорошо, если бы воскресла во мне та прежняя, детская, столько лет сопровождавшая меня вера – вера в ангелов и в чудеса! Но одним лишь хотением ее не вернуть.

– Мой наставник сказал мне: «Если поверишь, что знаешь, то в конце концов узнаешь», – продолжал он. – В одиночестве своей кельи я стал разговаривать сам с собой. Я молился, чтобы Святой Дух снизошел ко мне и научил меня всему, что мне надлежит знать. И вскоре понял, что одновременно с моим звучит и другой, мудрый голос, произнося за меня слова.

– Со мной такое тоже бывало, – перебила я его.

Он выжидательно замолчал, но я больше ничего не сумела сказать.

– Говори же, я слушаю.

Но слова у меня не шли с языка. Он говорил о таких прекрасных вещах, я не смогла бы подобрать столь же выразительных слов.

– Другая все время пытается вернуться, – сказал он, словно отгадав мои мысли. – Другая боится ненароком брякнуть глупость.

– Да, – ответила я, изо всех сил стараясь одолеть страх. – Иногда случается, что я говорю с кем-нибудь с жаром и увлечением и вдруг в какой-то момент начинаю произносить такое, о чем никогда раньше не задумывалась. Мне кажется, будто я всего лишь передаю мысли того, кто несравненно умнее меня и гораздо лучше разбирается в жизни. Но это бывает редко. Обычно предпочитаю помалкивать и слушать. И верю, что узнаю что-то новое, хотя в конце концов все забываю.

– Нет ничего более непостижимого для человека, чем он сам. Если будем мы иметь веру с горчичное зерно, то сдвинем эту гору. Вот это я усвоил. И сегодня я удивляюсь, с уважением слушая свои собственные слова. Апостолы были неграмотными, невежественными рыбаками. Но они принимали огонь, сходящий с небес. Они не стыдились своего невежества – у них была вера в Святого Духа. Этот дар принадлежит лишь тому, кто захочет принять его. Достаточно лишь поверить, принять и не бояться совершить ошибку.

Дева с улыбкой стояла передо мной. Вот уж у кого были все основания плакать – а она улыбалась.

– Продолжай, – сказала я.

– Я уже все сказал. Надо принять дар. И тогда он проявится, обретет свое выражение.

– Эта штука так не работает.

– Разве ты не понимаешь меня?

– Понимаю. Но я – такая же, как и все прочие люди: я боюсь. Тем, о чем ты говоришь, можешь воспользоваться ты, твой сосед, но не я.

– Все изменится, когда ты поймешь, что мы подобны вот этому младенцу перед нами, что глядит на нас.

– Но к этому времени все мы осознаем, что подходим слишком близко к свету и не сможем возжечь свое собственное пламя.

Он ничего не ответил.

– Ты не договорил насчет семинарии, – спустя некоторое время напомнила я.

– Я не уйду из семинарии.

И прежде чем я успела что-то ответить, встал и направился к алтарю.