Ксения Драгунская - Целоваться запрещено! (сборник)

— Ты понял, что дал честное слово?

— Слово, — повторяет Лисапед, кивая. — Честное слово…

— И не вздумай за нами идти, пока не получил.

Лисапед закрывает глаза.

Лисапед в участке. Лицо его разбито, руки в наручниках. Перед ним два милиционера, те, что пиво покупали летом. Один за столом сидит, в тетрадку пишет, другой по комнате расхаживает.

— Ты мне давай кончай тут… Это мы видали — мычит, психом прикидывается. Ты давай говори — куда дел девчонок? Свидетели есть — они на берег пошли, а ты за ними, погодя. Они одни на берегу были. И следы только их свежие. И велосипеда твоего. Говори, маньяк, что с детьми сделал? Сука, — устало прибавил он.

— А мы его счас в восемнадцатую камеру отправим, — рассеянно предложил старший. — Тут он и скажет, как чего. Как миленький. Взмолится. На карачках поползет.

— Еще отпирается он… — поддержал младший. — У тебя откуда бусина? Родители признали, ихние это бусы, девчонки на руках носили, шнурок кожаный с бусинами, как браслеты, чтоб…

Старший милиционер, который в тетрадку писал, взял бусину двумя пальцами и стал глядеть сквозь нее на свет.

Черная же вроде бусина, а поворачиваешь ее и видишь то янтарное, то зеленое, то голубое. Горы, или море, или луна, или лес… Старший милиционер смотрит сквозь бусину. Ведь вот же пустяковина, а смотришь через нее, и совсем другая история получается… Милиционер хмыкает. Бусина нагревается в его крупных пальцах.

И вдруг старший милиционер почувствовал то, о чем никому никогда не сможет рассказать, потому что не бывает слов для этого, он бы нашел слова, ведь он же сыщик, он бы постарался, но их нет на свете — как будто давнишняя, затаенная, им самим позабытая мечта или надежда навсегда покинула его, так и не сбывшись, и он хочет успеть благодарно и светло попрощаться с ней, изо всех сил старается успеть попрощаться, пока пронзительная печаль и невыносимая безысходная нежность не разорвали сердце.

— Товарищ капитан, товарищ капитан! — забеспокоился младший. — Вам что, плохо?

— Оставь ты его, Садчиков, — проговорил капитан, силясь ослабить галстук. Бусина покатилась по полу. — Не видишь, больной… Оставь… Не нашего ума это дело…

Лисапед возвращается в свою избушку, где всего одна комната с печкой и советские киноартисты на стенах. Кошки мурчат и толкутся у него под ногами. Лисапед тыркается по избушке, не зная, что делать сперва — кормить кошек, топить печку, греть железный электрический чайник, и вдруг прислоняется лбом к стене, гладит старые бревна, как живых, бормочет свое и хлюпает носом, вытирает ладонью слезы.

Напившись чаю, Лисапед ложится спать. Избушка еще не протопилась как следует. Кошки склубочиваются рядом, греясь и грея человека. Лисапед укрывается тулупом и зябко натягивает его на плечи. Закрывает глаза и видит…

БЕЛЫЙ БЕРЕГ

ДВЕ ДЕВОЧКИ В ЗИМНЕЙ ОДЕЖДЕ,

ВЗЯВШИСЬ ЗА РУКИ,

УХОДЯТ ВГЛУБЬ

ПО СВИНЦОВОЙ ШТОРМЯЩЕЙ ВОДЕ.

Тихим солнечным днем… В конце августа. Со стороны шоссе в поселок Кораблево приходит парень, вроде туриста, и идет по улицам. За спиной у него рюкзак, в руке — узел, что-то замотанное в темную ткань.

— Это поселок Кораблево? А где улица Песочная? Ага, спасибо…

И дальше по песчаной дороге. Останавливается у забора, зовет.

— Это какой дом? Где дом пять по улице Песочной?

Тетка выходит на крыльцо, вкусно ест яблоко.

— Я говорю, где дом пять по улице Песочной? Там живет Амаранта Серова?

— Хватил! Амаранта! В мореходном училище она. Учится на капитана дальнего плавания. Всем нос утерла. Про нее даже заметка была в журнале «Меридиан». Читал?

— Нет… А Аня?

— Какая Аня?

— Не знаю. Которая дружила с Амарантой.

— А ты чей? Что-то я тебя не помню.

— Я в Пречистое иду. Проездом из Архангельской области. Монастырь восстанавливал, по подряду. Там у нас был один… просил передать привет…

— Привет, это что же… Это можно…

— А Аня? Была еще девочка… Летом жила по соседству, дачница, дружила с Амарантой. Он так и сказал — Аня и Амаранта. Две.

— Аня? Это не Леонтьевых? Если Леонтьевых, то знаю… Заграницей она. На скрипке больно хорошо играет.

Парень пожимает плечами огорченно.

— Жалко… Он просил очень. Проводить меня вышел и все говорил: «Только не обмани». Не послушник даже, а так… Кирпичи таскал на колокольню. Молчал всегда. Никто и голоса его не слышал. И вдруг со мной заговорил, когда узнал, что я в эти края…

Тетка тоже сочувственно пожимает плечами. Чего, мол, только не бывает на свете.

— Куда же мне ее теперь? — растерянно спрашивает парень.

— Кого?

— Да вот…

Парень ставит на стол круглое и закутанное в темное. Разматывает темную материю. Показывается клетка, в клетке — птица. Молчание. Тетка смотрит на птицу, оторопев.

— Так ведь синяя она…

— Ну да, в общем-то. Может, выпустить?

— Ты что говоришь-то? Куда ее, такую? Люди обидят.

— Себе оставить?

— А как же? Ей одной нельзя.

— Тоже верно. Себе возьму, значит. А там поглядим… На монастырь напишу — так, мол, и так. А то беспокоился он. Говорил, что давно птицу эту обещал… Так я пойду?

— С Богом. Яблок возьми в дорогу, погрызешь.

— Хорошо бы дойти до Пречистого раньше дождя…