Ирина Мазаева - Ремейк первой любви

Дверь открылась, Женька завел жеребца.

– О, привет! – поздоровался он. – Почему дезертировала с площади? Бросила товарищей под огнем снежной артиллерии?!

– Не твое дело! – огрызнулась Лена. – Ушла – значит, так нужно было. И вообще, сам ты – дезертир трудового фронта. Мы, девчонки, горбатимся, навоз убираем, а парни катаются!

– Мы не катались, а отрабатывали лошадей. И денники сейчас тоже будем отбивать.

Лена во все глаза смотрела на Рачука, пытаясь понять, что там, в лесу, произошло и почему он такой радостный.

– Бросил Аньку одну гонять жеребят! – не выдержала она. – Товарищ, называется! Хоть бы слово ей сказал! Или хотя бы из вежливости с собой позвал кататься! Предатель!

– Что она – ребенок, что ли? Сама не может разобраться, что ей делать? – И, привязав Атома, он ушел.

Лена не нашлась, что ответить. Ей стало так обидно.

– Что? Что он сказал? – тут же дверь снова хлопнула и влетела Аня, прямо с лопатой в руках.

Лена пересказала ей диалог с Рачуком.

– Это я, значит, ребенок?! – вспыхнула Аня.

– Ты Пахома видела? – не выдержала Лена.

– Видела, как он завел Ласковую в денник. Пойдем-ка в раздевалку. Они наверняка сейчас решат чаю попить!

В раздевалке Наташа Гордеева сидела на коленях у Олега Пахомова.

В воскресенье Лена проснулась уже по привычке, без будильника, в полседьмого. Но из постели не вылезла. Впервые ей совершенно не хотелось идти на конюшню, не хотелось никого видеть. Ей вообще ничего не хотелось, даже жить. А зачем ей жить, если ей постоянно не везет? Вон как все у Тани Борисовой сложилось! Какой роман у них со Стасом, как он ее любит, помогает с лошадьми. А Лене вообще никто никогда цветов не дарил. Кроме папы, но он не считается.

И вообще, она, Лена, – никто! И ездит она верхом плохо, и никто ее всерьез не воспринимает – только шпыняют все, как Ирина Ивановна вчера. Разве она плохо работает, отлынивает? Нет, конечно! Сколько раз она приходила к восьми утра на конюшню, чтобы лошадей кормить, – и что, предложила ей Катя работать на них, получать деньги? Нет. А Гордейке – сразу! А Лена так не умеет – напроситься, «подмазаться». Эх, как бы научиться сразу ко всем в доверие втираться?

И весь план ее, все ее коварные интриги – смешно! – псу под хвост. Все бесполезно: никто и не собирается Гордейку выгонять с конюшни. Напротив: она окончательно обнаглела, пришла с обеда – и сразу кататься поехала. С ее, Лениным, Пахомом! Разве так можно? Конечно, нельзя! А у нее ничего не получается ни с лошадьми, ни с Пахомом. Гордейка и верхом ездит лучше, и красивее Лены, и с мальчишками как-то умеет разговаривать. А Лена все стесняется. Сколько ей лет уже, а она – как маленькая! Ребенок... она и есть ребенок, а не взрослая. А как повзрослеть – неизвестно.

Лена перевернулась на другой бок и уткнулась носом в самую стенку, около которой стоял ее диванчик. Вот и не пойдет она никуда, и ни с кем общаться не будет, и вообще ей ничего не надо, и наплевать, что все подумают! Пусть думают, что она – неудачница, что она страшная глупая уродина! Ей на это наплевать.

Сама не заметив как, Лена уснула. А разбудил ее звонок мобильного телефона. Не понимая, кто она, где она и что происходит, Лена откликнулась:

– Алло!

– Лена! – раздался в телефоне голос Кати. – Ты где? Почему лошади не накормлены?!

Лена покосилась глазом на стенные часы: было почти десять утра. Конечно, она не пришла, и никто не пришел. Гордейка, наверное, как обычно, всю ночь на дискотеке отплясывала – ей не до утренней кормежки. А Катя с Сергеем расслабились, привыкли, что Лена по доброте душевной все выходные встает в шесть утра!

– Так ведь Наташа Гордеева должна их кормить! – злорадно отозвалась Лена. – Разве она не пришла?

– Нет... – Катя, судя по голосу, пыталась что-то сообразить. – Но ведь ты же приходишь по утрам кормить!

– Не я! Наташа Гордеева. Она сказала – вы с ней договорились и она за это деньги получает, – невинным голосом сказала Лена.

Вот он – час возмездия! Сейчас Катя позвонит мерзкой Гордейке и скажет, чтобы та на конюшне больше не появлялась. В том, что, перестав ходить на конюшню, Гордейка не будет видеться с Пахомом, Лена не сомневалась.

– Я поговорю с Гордеевой, – угрожающе произнесла Катя и почему-то добавила: – И с тобой тоже, когда появишься, – и отключилась.

Но Лена не испугалась: она была чиста как ангел. Просто все привыкли, что она, как негр, вкалывает за просто так – приходит по утрам кормить лошадей, когда все нежатся в своих постелях. Вот пусть теперь и оценят ее труды! Прочувствуют, как хорошо и удобно было приходить к десяти, когда уже светло, а лошади накормлены! С этими мыслями Лена опять заснула.

В двенадцать ее разбудил звонок Ани:

– Я так понимаю, что ты совсем не придешь...

– Не приду!

Вчера, увидев Гордееву на коленях у Пахома, Лена не нашла ничего лучше, как удрать домой. Да-да: просто удрать домой, даже не переодевшись. Прямо в конюшенном, пахнущем лошадьми, пуховике и рабочих джинсах и сапогах. А ее любимая сиреневая курточка, новенькие джинсы и сапожки на шпильке остались в раздевалке. Для родителей Лена что-то сочинила о сломавшемся замке. За одежду она не боялась – взять чужое никто не мог, но ведь завтра в школу! Не могла же она пойти туда в пуховике?

– Анечка... – ласково начала Лена, – а не могла бы ты вечером забрать мои вещи и завести их мне?.. Ну пожалуйста...

– Ты что, совсем скисла? У тебя любовные драмы, а я – шмотки тебе таскай? Там же два мешка!

– Ну пожалуйста, мы еще и поговорим... А как там, кстати, сегодня?..

– Пока никак: ни Пахома, ни Гордеевой нет. А почему ты о вчерашнем не спрашиваешь?

Лене одновременно и хотелось, и не хотелось говорить о случившемся. С одной стороны, она стремилась пережить свое горе молча, ни с кем не общаясь, чтобы не знать, что произошло вчера: как общались Пахом с Гордейкой, вместе ли они ушли домой... С другой стороны, ей нужно было знать правду. Пусть Аня ей скажет – да, ушли вместе, у них любовь. Пусть ей станет больно, но тогда будет проще забыть Пахома. Да и любопытно – как там у Ани с Женькой?

– Да ничего вчера криминального не было! – не дождавшись от Лены ответа, сказала Аня. – Ладно, уговорила, заеду вечером.

Лена, окончательно проснувшаяся во время разговора, встала. Голова была тяжелой, в ней, как у Винни-Пуха, были одни опилки. В том смысле, что – никаких мыслей. Потому что нечего было так долго дрыхнуть!

Лена позавтракала, посмотрела телевизор, пообщалась с родителями на тему «как у тебя в школе – у меня все нормально». Потом они уехали «закупаться» в супермаркет, а неудавшаяся Джульетта осталась дома одна. И совершенно не знала, чем заняться: ведь она привыкла все выходные проводить на конюшне!