Юрий Коваль - Самая легкая лодка в мире (сборник)

– Осторожнее! – кричала Голова. – Ногу сломишь! Постой!

Тело не унималось. Спотыкаясь и падая, оно бежало вслед за Летающей Головой.

Голова в конце концов даже развеселилась.

– Не догонишь! – кричала она. – Не поймаешь!

Чуть не плача, тело сделало рывок, каким-то отчаянным козлом подскочило в воздух, схватило Голову за уши и крепко нахлобучило на законное место.

Ох, туман, туман. Да что же это за туман в моей-то бедной голове? Какой уж тут гранит, какая Глыба Разума – мутный, полусонный и беспросветный туман. И в тумане этом не моя ли нанюханная оторвалась от земли голова? Прав капитан, прав, нанюхались мы болотных газов, дурманящих болотных трав. Но если я и нанюхался их, то не здесь, не в макарке, а очень-очень давно, в сороковых годах XX века.

Превратившись снова в единое целое, дед Аверя вернулся к костру. Он налил из ведра в миску остатки ухи и залпом выпил.

– Ну ладно, – сказал он, отдуваясь. – Луку хоть заработал на уху.

Дед немного побледнел, видно, устал. Он сел, прислонившись спиною к сосне, прикрыл глаза.

Капитан-фотограф порылся в рюкзаке, достал пару головок чесноку, добавил к ним несколько перьев лаврового листа. Завернув все это в тряпочку, протянул деду.

– А за сапоги прости, – сказал капитан. – У меня-то голова пока не летает. Куда я в болоте без сапог?

Дед молчал, прикрывши глаза.

– Да что, обиделся, что ли? – спросил я. – Из-за сапог?

– Не в сапогах дело, – махнул рукою дед. – Так чего-то жалко стало. Летаешь, летаешь, а толку…

– Так ведь и мы, – сказал я, обняв деда за плечи. – Плывем, плывем, а что толку?

– Да, – вздохнул дед, – горемыки мы.

И капитан-фотограф шумно вздохнул, неожиданно почувствовав себя горемыкой. Так мы сидели и вздыхали некоторое время, и особо тяжкие вздохи испускал, как ни странно, капитан. В конце концов это стало меня раздражать.

– Ты-то отчего горемыка? – спросил я.

– Сам не знаю, – ответил капитан. – Тяжело как-то…

– Вот и я не знаю, – сказал дед. – И голова у меня вроде бы летает, а на душе как-то тяжело.

– А чего твоя голова делает, когда летает? – спросил я. – Чего она делает в воздухе?

Дед хмыкнул:

– Какие же там дела-то могут быть? Никаких делов.

– Значит, только природой любуется?

Дед хихикнул, потупил глаза.

– За воробьями гоняется иногда, – смущенно улыбаясь, признался он.

Тут и капитан хихикнул, сообразив, что не такие уж мы горемыки, если наши шалые головы гоняются еще за воробьями.

– Пора в путь, – строго сказал я. – Дальше, на Илистое озеро. Как, дед, доплывем мы по макарке?

– По макарке не доплыть. Я ее всю заколами перегородил. Плыть надо по Кондратке. А Кондратка вон там, за полем. Лодку недолго перетащить.

Хлюпая по болоту, мы с капитаном добрались до закола, взгромоздили на плечи «Одуванчик», вынесли его к трем соснам. Пока мы собирались, дед Аверя сидел, прислонившись спиной к дереву, и подремывал.

– До свиданья, – сказал я деду. – Спасибо тебе.

– Не за что, – усмехнулся дед. – А вы знаете что? Оставайтесь у меня, а? Пойдем сейчас в деревню, я вас молочком отпою.

– Нам надо дальше плыть.

– Ну, воля ваша, – вздохнул дед. – А как лес проплывете, сразу увидите деревню. Это и есть Коровиха. Там живет мой кум – Кузя. У него и молочком отопьетесь.

– У кума-то Кузи ничего не летает? – осторожно спросил капитан.

– Куда там, – засмеялся дед Аверя. – У него хозяйство. Куры, овцы, корова. Куда ему летать.

Мы надели рюкзаки, подняли на плечи «Одуванчик». Нос лодки лег на плечо капитана, на мое – корма. Неторопливо пошли мы через поле к недалекому лесу. «Одуванчик» раскачивался в такт нашим шагам, скрипели его стрингера и шпангоуты.

– Поклон куму не забудьте! – крикнул вдогонку дед Аверя.

Кондратка и вправду оказалась сразу за полем. Пошире макарки, текла она, прижимаясь боком к старым дремучим елкам. А другой ее берег тонул в луговых цветах. Синие и хрустальные стрекозы летали над Кондраткой.

Мы опустили лодку на воду, и, пока капитан укладывал вещи поудобнее, я оглянулся.

Недолго, кажется, мы шли через поле, а как уже далеко-далеко остались три сосны и маленькая фигурка под ними, взмахивающая на прощанье рукой.

Горемыки мы все-таки, горемыки! Горемыки оттого, что расстаемся друг с другом.

– Подожди минуту, – сказал я капитану и побежал через поле обратно.

Дед Аверя стоял под соснами, грустно опустив летающую свою голову. Мы обнялись на прощанье, и я отдал ему пачку хорошего индийского чаю, того, что называется черный, байховый.

И течение в Кондратке оказалось куда быстрей.

По макарке медленно влеклись мы, а тут подхватила лодку резвая волна, полетел «Одуванчик» весело и быстро. Капитан вовсе не брал весла, а я чуть загребал и притормаживал, опасаясь коряг и подводных камней.

Но не было в речке Кондратке коряг, вода здесь была синяя и молодая. В ней вспыхивали ослепительные диски – солнечные блики, голавлиные бока.

И птиц было много, и все больше куликов. Они бежали перед нами по берегам, взмахивали белыми хвостами, взлетали с криком.

– Кулики взлетают! – радостно сообщал капитан и добавить к этому сообщению больше ничего не мог.

Развеселила нас Кондратка-речка, отвлекла от горемычной нашей судьбы.

– Кулики взлетают! Кулики! – вскрикивал капитан. – Это не Голова Летающая, а – кулики!

– Летающая Голова куликам не помеха, – заметил я. – Пускай летают и те, и другие.

– Чепуха это, – сказал капитан. – Пускай кулики летают, а голова человеческая на плечах сидит.

В душе-то своей я был согласен с капитаном. Я всегда восхищался полетом куликов. На первый взгляд, вроде и нет у них особого полета, а только взлет с пробежкой по песочку и крик: кууууу-лик! Но есть он, есть полет, который быстро уходит из глаз и еще быстрей из памяти. И с этим бессмертным полетом нечего рядом болтаться человеческой голове.

– И вообще я не верю, что у деда голова летает, – сказал неожиданно капитан.

– Погоди, но мы ведь сами только что видели. Летала, еще и чесночку просила.

– Обман это, – сказал капитан. – Чикнул в пупок – и голова полетела. Чушь! Голова наша и с телом-то вместе летать не может. И это хорошо, даже замечательно.

– Чего ж в этом хорошего?

– Телу человеческому летать не нужно, – твердо сказал капитан. – Самое лучшее в человеке – это голова. А тело – чепуха, подпорка и ящик для питания головы. Взять, к примеру, живот – это ведь ужас! Нет, я вовсе не хочу, чтоб мой живот летал. А вот голова – хорошо бы, да не дал Бог.

– А что ты к животу привязался? – сказал я. – Чего он тебе сделал? Пускай и он полетает немного.

– Терпеть не могу живот! – раздраженно отвечал капитан. – Тут уж матушка-природа не расстаралась. Все так здорово придумала в человеке, и вдруг – живот!