Светлана Лубенец - Сердце для невидимки

Дана замолчала, заново переживая случившееся.

– Ну, а он? – осторожно спросила Лида.

– Он просил меня замолчать, но я не могла. Со мной сделалась настоящая истерика. Я хохотала и хохотала. Он думал, что я смеюсь над ними, а хохот из меня лился вместо слез. И он дал мне пощечину…

Дана опять замолчала. Девочки уже больше ни о чем не спрашивали ее, но ей, видимо, хотелось выговориться, и она повторила:

– Да, он дал мне пощечину. Но она только подлила масла в мой огонь. Я даже не буду вам говорить, что тогда выкрикивала. Он подошел ко мне близко-близко и с белыми от гнева губами сказал: «Жаль, что ты не парень и я не могу с тобой драться. Но я найду способ тебя уничтожить. Будь готова! Я объявляю тебе войну!»

Она подняла глаза на девочек и спросила:

– Теперь вам все понятно?

– Да-а-а… – протянула Лида. – Вот так история! Вот так Дровосек! Это он, оказывается, за свою любовь так боролся…

– Ничего себе боролся! – возмутилась Инна. – Что за борьба – девчоночьи тряпки рвать!

– А что бы ты могла ему предложить? – спросила Лида, которую Данкина история растрогала почти до слез.

– Нечего было с Тонькой по темным улицам прятаться! Мог бы в класс с Мамаем за ручку заявиться. Только, видать, слабо ему было!

– Может быть, и заявился бы, если бы мой дикий хохот не услышал, – предположила Дана. – Вы только представьте, если бы действительно весь класс захохотал вместе со мной. Разве такое можно выдержать?

– Можно выдержать, если любовь, – не согласилась с ней Инна. – И потом… чего бы это всем хохотать?

– Ну, если бы и не смеялись, то удивились бы здорово. И кто-нибудь обязательно чего-нибудь да ляпнул бы. Это уж точно, – сказала Лида. – Я сама до сих пор не могу в Мамаевское превращение поверить. Я в музклассе сидела так, что Тонькиного лица почти не видела. Неужели она в самом деле обернулась красавицей?

– После того случая на улице я в школе во все глаза смотрела на Тоньку и очень скоро поняла, что Алейников первым каким-то образом разглядел, как она похорошела, – ответила ей Дана. – А сегодня, когда можно было подать себя в самом выгодном свете, она выглядела настоящей красавицей. Даже ее толстые губы, которые мне всегда казались лягушачьими, нисколько Тоньку не портят, а наоборот… Они у нее, как у какой-нибудь Мисс Вселенной…

– Ладно, Данка, не переживай ты так! Ты же у нас в классе считаешься красавицей. И имя у тебя самое необыкновенное, не как у всех!

– Имя? Скажешь тоже! У наших соседей собаку зовут Даной. Как только Тетя Нина закричит на весь подъезд: «Дана-Дана-Дана!», – мне сразу хочется ей в зубах тапочки принести.

Девочки хихикнули, а Язневич продолжила:

– А красавицей я только считаюсь! Я все про себя очень хорошо понимаю. Никакая я не красавица, и даже хорошенькой меня не назовешь. У меня просто куча фирменных ярких шмоток и дорогая косметика. А одень меня в Тонькину облезлую кофтенку, никто на меня и не взглянет.

– Брось, Данка! – сказала Инна. – Я сегодня заняла второе место, но оно твое! Все считали, что в алом платье выступаешь ты. Кстати, мое платье именно тебе обязано третьим местом. Ты так здорово придумала вальс с русскими притопами скомбинировать. Целый спектакль устроила! Я бы так не смогла. А роза твоя из лепестков – совершенно необыкновенная. Не забыла – я просила тебя научить меня этой технике?

– Не забыла. У меня мама такими картинами увлекается. Приходи к нам. Она лучше меня все тебе покажет.

– Ей, наверно, некогда?

– Да что ты, она только рада будет. Папка столько денег зарабатывает, что ей на службу ходить не надо. Она дома сидит и отчаянно скучает. Каждому гостю рада! А вообще-то, ты мне, Инна, что-то не нравишься, – сменила она тему. – Не вижу в глазах радости по поводу второго места.

– Чего ей радоваться! – ответила за Инну верная Логинова. – Тонька-Мамаиха всех парней с ума свела. Ни на кого рассчитывать нельзя! Предатель на предателе!

– Это ты про кого? – удивилась Дана.

Лида решила, что полная откровенность Язневич достойна того, чтобы и ей открыть их личные тайны. Она, переглянувшись с Инной и получив ее молчаливое согласие, ответила:

– Ясное дело, про кого! Про подлеца Агеева!

– А-а-а! Вот, значит, что обозначала буква А в Иннином английском тексте! – догадалась Дана. – А я-то думала, что она над нами с Тонькой прикольнулась. Интересно, почему же Агеев – подлец?

– Ну… он ведь тоже увлечен Тонькой.

– С чего ты взяла?

– С того! Я их сама во дворе видела! – заявила Лида. – Они стояли друг к другу близко-близко и шептались о чем-то. Только что за ручку не держались!

– И я сегодня на конкурсе сама видела, какими влюбленными глазами он смотрел на Мамая! – встряла Инна.

– Ну и дуры вы, девчонки, – улыбнувшись, сказала Дана. – Да Тонька за Алейникова, который первым ее заметил и влюбился, на смерть пойдет. Не нужен ей ваш Димка. И буква «А» в ее английском тексте обозначала, конечно, не Агеева, а Алейникова. Как, впрочем, и в моем тоже… А говорили Тонька с Димкой во дворе наверняка о самых невинных вещах, потому что и Агеев намертво влюблен совершенно в другую.

– В кого же? – вместо Инны осторожно спросила Лида.

– Конечно, в Инку! Это же все знают!

– А я вот не уверена, – медленно краснея, проговорила Инна.

– Зато я точно знаю. Не мог он на конкурсе смотреть на Мамая влюбленно. Он смотрел лишь удивленно, как и все. Тонька же действительно сразила всех.

– Откуда ты можешь знать? – продолжала сомневаться Инна.

– Слышала однажды случайно. Я Алейникова поджидала за углом школы, а они с Димкой остановились практически возле меня, только с другой стороны здания…

– И что?

– Димка сказал, чтобы Кирилл не беспокоился, что, мол, он, Димка, никому ничего не скажет, потому что сам влюблен и все очень хорошо понимает. «В Самсонову?» – спросил его тогда Кирилл, и Агеев подтвердил. Честное слово! Я сама слышала!

У Инны опять на глаза навернулись слезы, и она активно зашмыгала носом.

– Так что ты, Самсонова, совершенно напрасно ревешь. У тебя сегодня счастливый день! – рассмеялась, глядя на нее, Дана. – Сейчас начнется дискотека, встанет перед тобой твой Димка, как лист перед травой, как верный Сивка-Бурка, и…

– Девочки! – очень серьезно произнесла Лида. – Я теперь все, что произошло, очень хорошо понимаю, кроме одного: каким образом Алейников попал в наш кабинет труда?

– Да, это неизвестно, – согласилась Дана. – Хотя, в общем-то, какая разница, как он туда попал. Может, кто-то из девчонок был с ним в заговоре и дверь ему открыл. Конкурс кончился, и все это мне лично теперь уже абсолютно неинтересно.

– А я чувствую, что не успокоюсь, пока не узнаю, – вздохнув, сказала Лида.

Инна же могла думать только об одном: появится ли перед ней на дискотеке Димка, как сказочный Сивка-Бурка. О том, что с ней сделается, если он не появится, она боялась даже предположить.