Сергей Сергеев-Ценский - Аракуш [авторский сборник]

С семи лет он писал стихи, рисовал, лепил из глины. А в одиннадцать лет отважился написать повесть. Показал её отцу. Отец, не дочитав до конца, бросил тетрадь в печь и объяснил потрясённому автору, что складно писать может всякий грамотный человек, но «надо писать так, как всякий-то не напишет… Не дорос ты ещё до прозы, может быть, только через десять лет дойдёшь…»

Началом своей литературной деятельности писатель считал 1898 год, когда были опубликованы его первые рассказы.

Родился Сергей Николаевич Сергеев 30 сентября 1875 года в селе Преображенском, Тамбовской области. Закончив училище при учительском институте в Тамбове, а затем учительский институт в небольшом городе Глухове, Сергеев покидает родные места. Но навсегда увезёт он с собой любовь к лесам, безбрежным полям, птицам — ко всей тамбовской земле.

«Поля мои!.. Детство моё, любовь моя, вера моя! Смотрю на вас, на восток и на запад, а в глазах туман от слёз. Это в детстве, что ли, в зелёном апрельском детстве, вы глядели на меня таким бездонным взором, кротким и строгим!..» — так напишет Сергеев в поэме «Печаль полей». В память о реке Цне, на берегах которой прошло его детство, Сергей Николаевич Сергеев возьмёт себе псевдоним — Ценский.

Все произведения писателя публиковались под фамилией Сергеев-Ценский.

Несколько лет Сергеев-Ценский работал учителем в разных городах, много путешествовал, бывал в самых отдалённых уголках страны. Все волшебные краски земли, моря и горы, леса и поля, птицы и звери, которых писатель умел понимать и слушать, оживут в его произведениях. И конечно, люди — взрослые и дети — со своими радостями, несчастьями и с поиском редкостной птицы, имя которой — Аракуш. Рассказал об Аракуше девятилетнему мальчику старик Авдеич, известный всему городку птицелов.

«А узнать его как?.. Какой он, ара-куш?.. А?» И с этого дня затосковал мальчик по птице небывалой, чью гордую грудку украшали «лента красная, лента синяя, лента муар», а пение затмило затейливые трели самого соловья. И вот однажды, в густом бурьяне на окраине города… О том, что произошло в этот день, вы узнаете из рассказа С. Н. Сергеева-Ценского «Аракуш».

Р. Красновская

Мнебыло тогда девять лет, когда я величайшую страсть возымел к голубям и певчим птицам и познакомился ради этого с Авдеичем, голубятником и птицеловом.

Очень отчётливо я его помню: коротенький старик, щёки розовые, как яички на пасху, бородка белая, прямая, в обвис, глаза очень внимательные, иззелена-светлые (у пекинских рыжих уток бывают такие), в движениях был довольно проворен, но на слова скуп, и если шутил даже, то совершенно спокойно, без тени улыбки.

Бывало, вызывают его:

— Авдеич!.. А, Авдеич!

Из окна на улицу два слова:

— Иду, бегу!

Подождут и снова:

— Авдеич!.. Ты что же там?

— Скачу, лечу!

Ещё подождут и уж недовольно:

— Да докуда же ждать-то?.. Авдеич!

— Прыгаю!

И сквозь очень щедро от пола до потолка развешанные всюду клетки пробирается наконец к окну Авдеич.

— Насчёт чего?

— Голубя нашего не ты загнал?

Авдеич жил «на Пушкарях», то есть в слободе Пушкарской — часть нашего города наиболее первобытная, — и здесь много было весьма яростных голубятников.

— Голубя?

— Ну да, голубя, а то кого же!

— Какого голубя?

— Обыкновенно какого… Какие бывают-то? Турмана красного.

— Вчерашний день?

— Ну да, вчерашний, а то когда же?…

Пекинскоутиными глазами своими внимательно рассматривает Авдеич стоящего у окна — сапожника ли Хряпина, большого пьяницу, слесаря ли Носенкова, длинного малого с запачканным носом и в фартуке чрезвычайно грязном, или ещё кого из тоскующих по красном турмане, и говорит спокойно:

— Рупь.

Это у Авдеича была цена непреклонная; её знали и без рубля в кармане к нему не шли.

Любопытно было, что пушкари и стрельцы, жители другой нашей слободы — Стрелецкой, — народ, в общем, буйный и пьяный, любители кулачных боёв и вообще всяких побоищ, держались каких-то своих неписаных законов насчёт голубей.

По вечерам, с тряпицами на шестах, они только тем и занимались в летнее время, что выпускали и гоняли голубей, воинственно свистя на своих крышах.

Голубиные стаи над стрельцами и пушкарями (потомками всамделишных пушкарей и стрельцов времён царя Алексея) взвивались еле глазу видно — там, в вышине, парили, и купались, и ныряли, кувыркались и комьями, как ястреба, падали вниз; и были среди них свои, всем известные, короли высоты полёта, и короли парения, и короли спуска.

Помимо того, особенно восхищали нас и особенно всеми ценились винтовые, те, которые набирали высоту страшную и оттуда вниз шли винтом — по спирали, равномерно кувыркаясь и заставляя ахать и вскрикивать всех этих милых людей с шестами.

Но в вечера голубиные не только были умиление и восторг, соревнование и задор, — тут была ещё и охота, почти война.

Голубиные войска вверху, в небе, и их командиры внизу, на крышах, и целью всех очень сложных манёвров их и отчаянного свиста в два пальца и махания тряпкой являлось то, чтобы в наступающей темноте на твою крышу вместе с твоей стаей сел отбитый чужак.

Эта военная добыча считалась вполне законной, брать её силой не полагалось; хороший тон голубятников презирал в таких случаях даже и ругань; признавалось только одно: если принесли за голубя выкуп, то задерживать его было уж нельзя.

У кого мог я, девятилетний, покупать голубей? Всё у тех же, конечно, пушкарей и стрельцов; и когда я пытался тоже воинственно размахивать шестом на своей крыше и свистать в два пальца, мои голуби исправно летели на свои старые голубятни.

С голубями у меня не вышло, зато тем сильнее пристрастился я к синицам, щеглам, перепёлкам, которых кто же мог у меня отбить?

Прошло много лет с того времени… Кажется, четверть века уж я не видал берёзок, осинок, ёлок. Теперь они представляются мне в каком-то неразборчивом тумане, как на картинах Клода Моне [1] Клод Моне — известный французский художник (1840–1926). .

Тогда ходил я с Авдеичем осенью именно в эти берёзки, осинки, ёлки с западками [2] Западок — ловушка-клетка на певчих птиц с западными дверками. и лучками [3] Лучок — приспособление для ловли птиц. ловить глушек, гаек, лозиновок.