Надежда Лохвицкая - Рассказы для детей [сборник litres]

Лиза забилась в уголок, думала про канарейку, как той хорошо живётся днём над кудрявой геранью, подпёртой лучинками.

Думала, что скажет ей классная дама, ведьма Марья Антоновна, думала о том, что не переписала заданного урока, и губы у неё делались горькими от тоски и страха.

«Может быть, нехорошо, что я взяла у канарейки её зёрнышки? Может быть, она без ужина спать легла?»

Не хотелось об этом думать.

«Вырасту большая, выйду замуж и скажу мужу: "Пожалуйста, муж, дайте мне много денег". Муж даст денег, я сейчас же куплю целый воз зёрнышек и отвезу канарейке, чтоб ей на всю старость хватило».

Карета завернула в знакомые ворота.

Лиза тихо захныкала – так тревожно сжалось сердце.

Приготовишки уже укладывались спать, и Лизу отправили прямо в дортуар.

Разговаривать в дортуаре было запрещено, и Лиза молча стала раздеваться. Одеяло на соседней кровати тихо зашевелилось, повернулась тёмная стриженая голова с хохолком на темени.

– Катя Иванова! – вся встрепенулась радостью Лиза. – Катя Иванова.

Она даже порозовела, так весело стало. Сейчас Катя Иванова удивится и позавидует.

– Катя Иванова! У тёти было ананасное мороженое! Чу́дное!

Катя молчала, только глаза блестели, как две пуговицы.

– Понимаешь, ананасное. Ты небось никогда не ела! Из настоящего ананаса!

Стриженая голова приподнялась, блеснули острые зубки, и хохолок взъерошился.

– Всё-то ты врёшь, дурища!

И она повернулась к Лизе спиной.

Лиза тихо разделась, сжалась комочком под одеялом, поцеловала себе руку и тихо заплакала.

Дверь в залу закрыта. В зале украшали ёлку.

А в маленькой гостиной, у запертой двери, томились дети, – свои, домашние, дети, и чужие, приглашённые на ёлку.

Никакая игра не могла их занять. Они думали только о том, что их ждёт, когда раскроются двери.

Толстый белый мальчик с надутым, обиженным лицом говорит:

– Только подарили бы чего хорошего, чтоб не дрянь.

Чёрненький, задира с хохолком, отвечает:

– Мне-то подарят, а тебе-то нет. Мне подарят живую лошадь. Я умею на лошади ездить, а ты нет.

– Никогда ты на лошади не ездил, – говорит надутый.

– Не ездил, да умею. А ты всё равно не умеешь.

– А моя мама умеет на пароходе ездить, – вступает в разговор маленькая девочка в короткой юбочке. Бант на её голове больше этой юбочки.

Толстому мальчику неприятно, что такое ничтожество с бантом впуталось в их мужскую беседу. Он обрывает нахалку презрительной скороговоркой:

– Мама-то умеет, да ты не умеешь.

– Подарили бы мне рельсов! – мечтает чей-то тоненький голосок. – Хоть немножечко, да настоящих.

Худенькая девочка, с острым веснушчатым личиком, вздохнула и сказала шёпотом:

– Эти двери не откроются. Там ничего нет. Вот здесь стена откроется, там всё и будет.

Дети повернули к ней головы с любопытством и недоверием. Она всегда врёт. Её так и называют Катя-вратя. Однако всё-таки любопытно.

– Что же будет?

– Будет…

Она не знала, что сказать. Потом, точно вспомнила, широко раскрыла светлые глаза.

– Там будет всё сделано из музыки. Двенадцать хрустальных кораблей и жемчужные лебеди.

– Врёшь, – буркнул обиженный мальчик. – Из музыки делать нельзя.

– Нет, можно, – упрямо ответила девочка. – Возьмут музыку и напиливают смычком. А потом кусочки склеивают в разные штучки. И всё там не такое. А самый хорошенький лебедь подойдёт и подарится мне. Самый хорошенький. У него на ножках бриллианты. Он танцует и поёт. И солнце там чёрное. От него бывает ночь.

Мальчик с хохолком удивлённо задумался и вдруг сообразил и заскакал на одной ноге.

– Катя-вратя! Катя-вратя! Врёт, врёт, врёт!

Веснушчатая девочка прижала руки к груди.

– Это всё правда, – повторяла она дрожащим голоском. – Это всё правда. Я это даже видела во сне.

Двери открылись. Мамы, папы, тётки – большие, шумные, весёлые – позвали детей. Свет, гул, звон, крик, музыка.

Когда детям роздали подарки, мальчик с хохолком увидел веснушчатую девочку. Она стояла одна в углу за дверью и задумчиво прижимала к груди большого носатого паяца [1]в пёстром платье с позументами [2].

– Ну, где же твой лебедь? – крикнул он. – Чего же ты врала, врунья?

– Вот лебедь, – отвечала девочка, ещё крепче прижимая к себе паяца. – Вот он. Совсем жемчужный. Видишь? Из музыки.

Её бледные глаза смотрели так честно и строго, что мальчик с хохолком растерялся и, чтобы выйти молодцом из не-

приятной истории, заскакал козлом вокруг ёлки и заорал во всё горло:

– Катя-вратя! Катя-вратя!

Я знала эту девочку.

Она потом всю жизнь искала страну хрустальных кораблей и каждого шута горохового принимала за жемчужного лебедя.

Предрождественское настроение определённее всего выражается в оживлении Гостиного двора.

В окнах – заманчивая выставка материй, кружев, лент, и всюду коротенькие, но красноречивые объявления:

«Специально для подарков».

Если вы войдёте в магазин и спросите какую-нибудь материю, приказчик предупредительно осведомится:

– Для вас прикажете или для подарков?

И, узнав, что для подарков, будет предлагать совсем особого качества товар.

Дело не так просто, как вы, может быть, думаете.

Товар этот изготовлен на самой тонкой психологии.

За выработкой материала наблюдают специалисты, знатоки души человеческой.

Для подарка – значит, нужно, чтобы было красиво и имело вид дорогого, потому что нужно вызвать в «одаряемом» радость и благодарность.

Для подарка – значит, не для себя, значит, платить хочется подешевле, и забота о доброкачественности покупаемого отсутствует вполне.

Итак, основой для приготовления рождественских подарков берётся основа человеческих отношений: поменьше заплатить – побольше получить.

«Куплю для бонны [3]этой дряни в крапинках, – думает барыня, ощупывая материю. – С виду оно будто атла́с. Всё равно не разберёт; я скажу, что такой шёлк… Она рада будет, поможет Манечке платьице сшить».

«Для тётеньки куплю этой полосатой, – думает другая. – Господи! Прямо по нитке лезет. Ну, да ничего, она всё равно после праздников уедет, при мне шить не станет».