Мария Грипе - ...И белые тени в лесу

– Значит, она все время проводит с Арильдом и Розильдой?

– Ну да. Но я ведь тоже все время с ними общаюсь. Особенно с Розильдой. А иначе зачем мы там очутились?

Бабушка все поняла и про Каролину больше не спрашивала. Самым необыкновенным в бабушке было то, что она всегда знала, когда нужно спрашивать, а когда лучше промолчать. Она могла засыпать тебя вопросами. А могла и вовсе ни о чем не спрашивать. Для нее на первом месте всегда стоял собеседник. Всегда можно было говорить о чем тебе хочется, и на этот раз я хотела рассказать бабушке о Розильде.

Я рассказала о том, что Розильда не может говорить, о ее блокнотах, в которых записаны все ее разговоры. О розовом саде, о матери Арильда и Розильды и ее несчастливой судьбе.

– Да, все это очень печально. Она покончила с собой?

– Ну да, и теперь Розильда считает, что это ее вина. Она утверждает, что мама умерла именно из-за нее.

Вообще-то я не собиралась никому об этом говорить. Ведь Амалия особенно просила никому не рассказывать о том, что произошло в замке. Но у меня было такое чувство, будто с бабушкой я могу поговорить о Розильде. Ведь она так внимательно меня слушала, она всем сердцем хотела меня понять.

– Бабушка, а ты думаешь, эта беда с Розильдой – то, что она не может говорить, – это все связано со смертью ее мамы?

– Думаю, такое очень возможно.

– Значит, она может поправиться и снова заговорить?

– Может, но кто-то должен ей помочь.

– Они уже водили Розильду ко всяким врачам. Но Арильд говорит, что тут ничего не поделаешь.

– Ни в коем случае нельзя так говорить! Все должны быть уверены в том, что она поправится. Иначе вы ничего не добьетесь.

Взглянув на меня, бабушка сказала:

– Уж ты-то, я надеюсь, не из тех, кто ни во что не верит. Если это не так, то тебе рядом с Розильдой делать нечего. Ведь это правда очень важно. Если есть хоть какая-то возможность, надо обязательно верить – и уже от этого станет лучше. Можешь спросить у Каролины, она это знает по себе.

– Да, но для Каролины нет ничего невозможного. У нее всегда все получается, а если она и говорит, что что-то невозможно, то только чтобы отделаться. Пустые отговорки, как она сама это называет.

Бабушка рассмеялась. Она поняла, что я имею в виду. У Каролины была такая вера, которая горы способна своротить.

– А по-моему, это как раз то, что нужно Розильде! – прибавила она.

Мне и в голову это не приходило – разумеется, бабушка права. Если бы только Каролина была самой собой, а не переодетым юношей. Бабушка-то об этом не знала, а рассказать ей я не могла. Нет, это уже было бы слишком.

– Что-то ты призадумалась?

– Да так.

– Может, просто устала?

– Я-то нет, а вот ты, бабушка, кажется, устала.

– Я? Ничего подобного! От чего я могла устать? Это ведь ты теперь работаешь.

– Не такая уж утомительная у меня работа.

– Но ведь теперь пищи для размышлений у тебя хватает, правда?

– Да, наверно, так.

– Думаешь о Розильде?

– Да. А как по-твоему, они позвали нас на работу, потому что надеялись, что мы сможем ей как-то помочь, они думали, что она снова заговорит?

– И такое тоже может быть.

– Но что мы можем сделать? Бабушка задумчиво посмотрела на меня.

– Наверно, им виднее. Насколько я понимаю, самое главное, чтобы эта девочка сама начала бороться, сама захотела что-то сделать. А их мать, эта Лидия Стеншерна… ее ведь так звали?

– Да.

– Если я не ошибаюсь, она утопилась?

– Да, в реке, у самого замка.

– Об этом писали в газетах. Кажется, они нашли ее только много времени спустя?

– Нет, что ты! Они ее сразу обнаружили. Самое ужасное, что Лидия словно сама предсказала свою смерть. Она нарисовала картину, на которой она лежала в воде почти в той же самой позе, в какой ее потом нашли. И нашли ее, как только она умерла.

– Правда? А мне казалось, что в газетах писали, будто… ладно, не будем об этом, наверно, я ошиблась. Может быть, я просто с чем-то перепутала. Как бы то ни было, для детей такая трагедия наверняка не прошла бесследно.

Мы еще немного посидели и поговорили о том о сем, а потом, пожелав друг другу спокойной ночи, пошли спать.

На следующее утро я первым делом позвонила в Замок Роз. К телефону подошла Вера Торсон, и разговор был очень коротким. Конечно же, я могу задержаться на несколько дней, просто надо предупредить, когда я приеду, чтобы они знали, когда встречать меня на станции.

Маме я сказала, что мне, разумеется, позволили остаться, но хотели бы видеть меня как можно скорее. Мама была довольна. Я-то знаю, что у нее на уме. Если уж она добилась того, чтобы мне разрешили остаться, то в остальном дело за ней. Она меня просто так не отпустит.

И как я могла позволить такому случиться? Ведь я твердо решила как можно скорее вернуться в замок, а теперь я теряю столько времени. Не знаю, что на меня нашло, но вдруг я погрузилась в какое-то оцепенение, я целыми днями лежала, ни о чем не думая, или просто спала. В промежутках мы играли с Надей во всякие детские игры.

Бабушка уехала. Свея со своими малышами тоже отправилась домой. Мы снова остались одни. Все было по-прежнему, ничего не изменилось. Теперь я только улыбалась, вспоминая о том, как в церкви во время конфирмации Роланда я вообразила себе, что мы почти повзрослели. Едва ли я когда-нибудь чувствовала себя в большей степени ребенком, чем сейчас. Я сама себя не узнавала: почему я так боялась, что стану дома чужой? Теперь мне так уютно было в кругу семьи. Словно я заползла в глубокую теплую норку, где продолжается детство и повсюду царит надежность. Внезапно я почувствовала, что больше мне ничего не нужно. Замок Роз и все его обитатели с каждым днем все больше от меня отдалялись. Странное дело. В поезде по дороге домой мне казалось, что месяц, проведенный в замке, – это целая вечность. А теперь это время представлялось мне мимолетным неясным сном. Такое впечатление, что я и вовсе не уезжала из дома, словно все это мне приснилось, и теперь я боялась, что сон вернется ко мне опять. В таком настроении я пребывала несколько дней. Под конец я почти совсем перестала вспоминать о замке, об Арильде, Розильде и Каролине.

Прошла неделя.

Все это время моросил летний дождик и пели птицы. Сад зарос всевозможными летними цветами и травами. В деревню мы так и не поехали. Вместо этого всей семьей мы провели эти дни дома, в городе. И даже папа никуда не уезжал. Он сказал, что хочет побыть вместе с нами. Редко у нас выдавалась такая спокойная неделя. Роланд, который раньше всегда норовил поскорее убежать к своим друзьям, тоже сидел дома. Отчасти так сложилось из-за того, что на Стадионе в Стокгольме в то время как раз шли Олимпийские игры. Роланд скрупулезно следил за всем, что писалось об этом в газетах, у него была специальная тетрадь со множеством записей о различных соревнованиях; туда же он вклеивал фотографии победителей Олимпиады.