Мария Грипе - ...И белые тени в лесу

Бабушка говорила, что они с Каролиной знакомы «довольно хорошо», – это единственное, что мне было известно. И еще разве то, что они доверяли друг другу.

Итак, Каролина отправилась вместе с нами. Праздник от этого стал еще веселее, но возникло одно затруднение: кто позвонит в Стокгольм? Ждать еще день было рискованно. Однако до отправления парохода мы позвонить не успели, а когда вернемся, телеграф уже закроется!

Что делать? Завтра может оказаться уже поздно.

Тогда я решила поговорить с бабушкой. Она, конечно, любопытна, но вместе с тем у нее есть такт: заметив, что мы не хотим рассказывать о своем деле, она не станет ничего выспрашивать.

Я сказала, что мне нужно позвонить в Стокгольм по важному делу и что я не успела сделать этого до отплытия.

Бабушка ответила очень просто: что на острове, куда мы направляемся, есть летний ресторан, и там непременно должен быть телефон с междугородной связью. Так что беспокоиться не о чем.

Никаких вопросов, никакого удивления во взгляде. Так просто бывает только с тем, кто тебе доверяет.

Нам было хорошо с бабушкой именно потому, что она всегда выказывала нам доверие. Она верила тому, что мы говорим, не ждала от нас ничего, кроме правды, и благодаря этому избегала массы ненужного вранья.

Поездка была изумительная.

Маленький белый пароход скользил под тяжелыми кронами деревьев, темно-синие тени которых ложились на берега. Вода в протоке была бурой, но вокруг штевней взбивалась в белую пену. Когда мы вышли на солнце, вода посветлела, а в воздухе засверкали брызги. У деревянного моста на борт поднялись новые пассажиры – дети в белых костюмчиках и женщины в белых широкополых шляпах.

По краю бабушкиной шляпки шла небесно-голубая вуаль, но в остальном ее наряд – как и наш – был белым. От ветра вуаль красиво покачивалась.

Мужчин на пароходе было немного, но едва ли не все они были в светлых костюмах, с тростью и трубкой и, конечно, в соломенных шляпах – обычный летний наряд.

День стоял теплый и немного туманный. Мы медленно прохаживались по палубе. На борту продавался малиновый сок, сахарные колечки – торговля шла бойко.

Пароходик, пыхтя, перебирался от моста к мосту, минуя миниатюрные купальни, из которых нам махали купальщики. Те, кто плавал на открытом пространстве, поджидали волну, которая шла от парохода, ложились на нее и покачивались, чуть приподняв головы.

Над нами непрерывно кружили чайки. У поручней стояли дети и бросали в воздух кусочки сахарных колец – чайки молниеносно пикировали и ловили их. Дети ликовали. Только один малыш уронил в воду матросскую шапочку и безудержно плакал. Произошло это, когда пароход только отчалил от очередного моста и еще не успел набрать ход. Роланд схватил багор и выудил шапочку. Выглядела она так, будто ее окунули в светлое пиво, но мальчик перестал плакать, и это было главное. Все пассажиры очень обрадовались, потому что каждый сочувствовал горю малыша.

Оглядевшись кругом, Каролина прошептала мне на ухо: «Какие все сегодня нарядные! Как в сказке!»

Однако самым удивительным оказались развалины монастыря, которые, собственно, и были целью нашего путешествия. Как только пароход причалил к берегу, все устремились туда. Бабушка предложила переждать, чтобы потом погулять в одиночестве. Если кругом будут ходить толпы народа, впечатление будет погублено, сказала она.

Когда мы подошли к монастырю, там уже никого не было. От самого монастыря осталось не много: только выступающие из земли камни фундамента. Зато мягкая трава, выросшая на месте монастырских келий, была усеяна фиалками, а соседние дубы явно помнили те времена, когда монастырь только начинал строиться. На ветвях у них по-прежнему распускались листья, а кроны серебрились, как шелк.

Было что-то загадочное в том, как буйно все зеленело вокруг, будто о растениях заботилась чья-то невидимая рука; и пение птиц раздавалось здесь громче обычного. Известно, что перелетные птицы из года в год возвращаются на насиженные места. Вполне вероятно, что сейчас здесь гнездились прямые потомки тех птиц, которые пели в монастырском саду. Их голоса наводили на мысль, что они учились петь для молчальников, умеющих слушать. Пение заставило меня содрогнуться: мне показалось, что все здесь осталось по-прежнему и те же люди незримо внимают не изменившимся голосам птиц. Монастырь превратился в руины, но не умер. Здесь властвовала жизнь, а не запустение.

Внезапно мне вспомнилась легенда о монахе, который заблудился в монастырском саду и случайно остановился под деревом, на котором сидела маленькая птичка и пела райским голосом. Вернувшись в монастырь, он думал, что прошла всего минута, но на самом деле миновала тысяча лет.

Теперь я переживала нечто подобное – только наоборот. Когда я вернулась к остальным, мне казалось, будто прошла тысяча лет, но на самом деле я отсутствовала считанные минуты. Бабушка все еще стояла под дубом, Надя и Каролина – рядом с ней. Вуаль на бабушкиной шляпке колыхалась. Каролина подняла руку, чтобы отогнать мошку, запутавшуюся в Надиных волосах. На соседнем дубе на суку сидел Роланд. Все было как прежде.

Мне хотелось, чтобы время остановилось, и я могла побыть здесь еще – на лужайке с фиалками. Еще мгновение могла послушать птиц, хотя и слушала их целую вечность.

Вдруг стало совершенно тихо.

Я затаила дыхание. Какая-то секунда, и птицы защебетали вновь. Мы двинулись обратно к берегу.

Я вспомнила, что нужно позвонить в Стокгольм, и снова стала беспокоиться. Время шло…

Рядом с рестораном был пляж. Наде захотелось искупаться. Роланд и Каролина пошли вместе с ней, а мы с бабушкой отправились в ресторан, чтобы заказать столик.

– Ты ведь можешь позвонить и отсюда, – сказала бабушка. – Давай-ка спросим швейцара, где у них телефон.

Швейцар оказался очень любезен. Он проводил меня в контору, заказал разговор и оставил одну.

В конторе было просторно и тихо. Здесь я могла чувствовать себя совершенно спокойно. Дверь закрыта. Рядом с телефоном – стул. Усевшись, я вытащила объявление. Связи со Стокгольмом придется ждать несколько минут.

«… Двое образованных сверстников…» – прочитала я. Мне казалось, что я уже столько раз прочла объявление, что выучила его наизусть, однако эту фразу я заметила впервые. Меня охватила паника. Разве можно назвать нас образованными? Это было бы явной натяжкой. Так что же я тогда делаю? Что же я им скажу?

Мне уже хотелось, чтобы место оказалось занято или чтобы разговор сорвался. Ожидание затягивалось. Я нервничала все сильнее. Если бы тут была Каролина! Может, не поздно еще отменить заказ?

Резкий звонок прорезал тишину, я подскочила на стуле и, еще не оправившись от испуга, сняла трубку.