Мария Грипе - Дети теней

Все время, пока она была у него, он стоял, демонстративно повернувшись к ней спиной. Она обошла его кругом, пытаясь поймать его взгляд, но все напрасно. Он упрямо смотрел мимо.

– Я убеждала его, что все, чего я хочу, – это дружить с ним, как и прежде. Но, похоже, для него это исключено. У него был такой затравленный вид, что я думала, он сейчас сбежит. В общем, он принял меня так, будто мы с ним совершенно незнакомы.

Она смахнула слезинку.

– Никогда не думала, что Арильд может быть таким холодным и жестоким. Раньше мы могли говорить обо всем на свете, а теперь от него веяло такой враждебностью…

Из рассказа Каролины я поняла, что Арильд промолчал о том, что видел ее на озере, когда она купалась. И я не стала ничего спрашивать.

– Да, вот так получилось с Арильдом, – вздохнула Каролина. – А потом была очередь Леони.

Когда Каролина пришла к ней, она лежала в постели. Сначала она испугалась. Сев рядом, Каролина неторопливо, подбирая слова, рассказала, почему она выдавала себя за юношу. Чтобы убедить Леони в том, что она и Карл – один и тот же человек, она напомнила ей о жизни в Париже, об уроках французского, об их маленьких тайнах и шутках.

Но Леони только смотрела на нее по-детски удивленными глазами. Она лежала, перебирая пальцами по одеялу, и ничего не хотела понимать. Как маленький ребенок, она упрямо спрашивала о Карле. Где он сейчас? Куда уехал? Когда приедет?

Она сказала, что написала Карлу письмо. Но когда Каролина попросила отдать его – поскольку она и Карл один и тот же человек, – Леони начала кричать. Ага, вот, значит, зачем она явилась – чтобы выкрасть письмо! В конце концов она отвернулась от Каролины и лежала молча, упершись взглядом в стену.

– Она в каком-то другом мире, – сказала Каролина. – Она серьезно больна, и если так будет продолжаться и дальше, она действительно умрет. Я должна была раньше это понять…

Каролина опустилась на стул и задумалась. Вдруг на ее лице отразилось страдание, она застонала, и я услышала имя: Амалия.

Она не сразу смогла начать.

Как ни странно, Амалия не стала ее осуждать. Напротив, она приняла Каролину так, словно давно ее ждала. Да, будто давно ждала.

– А ведь мы с Амалией никогда не были близки… Ты, Берта, всегда нравилась ей гораздо больше.

Когда Каролина постучалась к Амалии, ждать пришлось довольно долго. Наконец Амалия подошла, открыла дверь и, увидев ее, побелела, как мел. Отступила в сторону и пригласила Каролину войти. Но потом держалась на расстоянии – точно боялась ее коснуться. Каролина хотела с ней поздороваться, но Амалия отпрянула и сделала вид, что не заметила протянутой руки.

В комнате было совсем темно, шторы были задернуты, и Каролина спросила, не нужно ли их раздвинуть, но Амалия сказала – не надо. Она выглядела до смерти испуганной и принялась ходить кругом, как слепой в незнакомой комнате, время от времени боязливо поглядывая на Каролину.

– Но мне показалось, она видела не меня, а кого-то другого, – сказала Каролина.

Когда Амалия начала называть ее Лидией, Каролина поняла: она приняла ее за Лидию Стеншерна. Другими словами, за привидение.

– Она постоянно просила у меня прощения за то, что, когда я была здесь в прошлый раз, она захлопнула передо мной дверь. Она очень сожалела об этом и была рада, что я пришла снова. Она спросила, что она может сделать, чтобы я обрела покой в своей могиле.

Каролина замолчала и пошла налить себе воды.

– В горле пересохло, – сказала она и продолжила: – Самое ужасное, что я так и не сказала ей, что я не Лидия. Как я могла признаться, что все это время ходила переодетой! Сказать, что я не Карл, а Каролина, если она была уверена, что я – ее маленькая Лидия!

– И чем же все кончилось?

– Она спросила, чего я от нее хочу. Она помогла бы мне, если бы я объяснила, почему являюсь и брожу по замку. Мне следует понять, что я – беспокойный дух, сказала она. В конце концов я ответила, что пришла просто потому, что хотела ее увидеть. После этого я ушла. Что я могла сделать? Она проводила меня до двери, а потом стояла на пороге и беспомощно смотрела мне вслед, протягивая свои старые дрожащие руки…

Каролина умолкла. По ее щекам покатились слезы.

– Ты была права, Берта, – всхлипнула она. – Жизнь – это не театр.

Итак, Карл превратился в Каролину. Но в сущности, это не слишком многое изменило: Каролина изо всех сил старалась быть деликатной и не подчеркивать различия. Она хотела показать, что сам человек важнее, чем его пол. Это ей удалось, и скоро к ней стали относиться с той же симпатией, что и прежде.

Заметней всего это было в их отношениях с Розильдой. В точности как она и предполагала, их дружба снова была полна истинного понимания.

С Арильдом такого непринужденного общения не получалось. Он больше не был с ней резок, но по-прежнему держал на нее обиду и никак не мог примириться с тем, что Карл и Каролина – один и тот же человек. Умом, конечно, он это понимал, но не сердцем.

Арильд всегда был немного угрюмым, и даже если дружба с Карлом была чересчур надуманной, все-таки она делала его более жизнерадостным. Теперь же он снова погрузился в свое уныние, стал замкнутым и нелюдимым. А когда в комнату входила Каролина, он сразу начинал нервничать и вести себя натянуто и неестественно.

К тому же многое говорило о том, что он в нее сильно влюблен. Когда он думал, что этого никто не замечает, он смотрел на нее как на небесное видение. А потом закрывал глаза, словно был ослеплен неземной красотой. Но он был слишком робок для того, чтобы сблизиться с Каролиной. Вместо этого он приходил ко мне, «верной Берте», всегда такой доброй и совсем не опасной.

Конечно, с его стороны это было доверие, но мне было непросто выдерживать такое напряжение. Я начинала уставать от роли ангела-хранителя. В душе я была совсем не уверена, что я такая уж замечательная. Но он смотрел на меня с такой надеждой, что мне поневоле приходилось быть отзывчивой и сказочно великодушной. Это стало почти что моей обязанностью.

Но, конечно, мое истинное «я» далеко не всегда совпадало с тем безупречным образом, который нарисовал себе Арильд. Например, он, казалось, напрочь забыл, что я была заодно с Каролиной и помогала ей в ее розыгрыше. Когда я напомнила ему о своем поведении, он вдруг назвал это «преданностью».

– В твоем случае это простительно, – сказал он. – Ты как подруга была абсолютно предана ей, вот и все.

Потеряв Карла, он постепенно начал переносить свои дружеские чувства на меня. Теперь я была его спутницей на прогулках и собеседницей, с которой он делился своими философскими размышлениями. Он все больше и больше отдалялся от Каролины, и это, наверное, должно было ее огорчать. Но и меня это не радовало. Я знала, что никогда не смогу ее заменить. Мои возможности в этом смысле были более чем скромными. Поэтому я не особенно верила в нашу внезапную дружбу.