Николай Лаевский - Настоящее волшебство

Имя у татишки было диковинное и так же отличало ее от всех остальных. Звали ее Дану. Это вам не по старинке: Березка из Подлеска у оврага или Старая Корявая Осина у болота. И ростом татишка вышла слишком высокая, и характером слишком свободолюбивая. А еще она была не только красивая, но и невероятно добрая и мудрая. Если кому необходим совет, а помочь никто не в силах, шли к ней. Иногда даже чаще, чем к Яху. Тот, хоть и волшебник, но человек, а кто знает, что у людей в голове происходит? Когда Дядюшка Ветрогон подошел к опушке, на ней царила полная тишина. «Что-то здесь не так, – подумал моряк. – В лесу птицы трелями заливаются, деревья листьями шелестят, а здесь трава от ветра не шелохнется». Ветрогону показалось, будто тишина манит и зовет его. И тут он увидел в траве одиноко сидящую маленькую фигурку. Она медленно двигала руками, словно собирала что-то в воздухе, а затем пряла. Тихо подойдя поближе и встав за стволом могучего дуба, Ветрогон стал наблюдать за татишкой. Делая пассы тонкими пальчиками, Дану превращала сгустки воздуха в невесомые нити, нанизывала на них кусочки коры и мха, вплетала травинки и корешки, окутывая звуками леса и раскрашивая солнечными бликами. Незаметно для глаз нить росла, крепла, падая одним концом в раскрытую шкатулку, складываясь в ней кругами. Вскоре татишка перестала перебирать пальцами и закрыла шкатулку, спрятав в ней необычное рукоделье.

– Здравствуй, Ветрогон, – сказала Дану не оборачиваясь. Похожая по форме на лист березы ладошка гладила вырезанную на крышке резьбу. – Приплыл, наконец, к племяннику? Уже месяца четыре не появлялся. Рада, что не забываешь его.

Капитан ничего не сказал, вынул из нагрудного кармана связанный шнуром кулек и подбросил его в воздух. Тот завис на мгновение и мягко опустился в подставленную Дану руку.

– Горячий, – нежно произнесла она. – Трудно было достать?

– Не труднее, чем обычно, – усмехнулся дядюшка Ветрогон, тут же вернув серьезное выражение лица. – Мне нужна твоя помощь. Мальчик растет один, его родители не могут вернуться. Если этим краям будет грозить опасность, я хочу знать, что что-то может оградить Бырку от беды. Камень нужно спрятать там, где его никто не станет искать.

Дану посмотрела в глаза Ветрогону, неожиданно улыбнулась, показав ряд белоснежных, идеально ровных зубов, и несколько раз залихватски свистнула. Если бы не искренняя радость и эта лучезарная улыбка, девушку можно было справедливо назвать разбойницей. В вышине раздалось резкое хлопанье крыльев, и на крышу домика сел седой филин. Распушив перья, он сидел, нахохлившись, то одним, то другим глазом косясь на мужчину.

– Чего, хозяйка, надобно? – ухнула птица, когтем выбив из «стены» искру. Дану встала, подошла к филину и почесала его макушку. Перья филина встопорщились еще сильнее – на сей раз от удовольствия.

– Ты чего, хмурый, дом на прочность проверяешь? Я кого попало на опушку не пускаю, зря беспокоишься. Возьми этот сверток и отнеси его нашей змеиной подруге. Пусть под Тем Самым Деревом зароет.

Птица не сдвинулась с места, только покосилась куда-то за спину Ветрогона и задумчиво, почти неестественно наклонила голову.

– Что это ты еще сюда принес, моряк? – вскинула брови Дану. – Неужто опять спрятать нужно? Превращаете несчастный лес в огромный тайник – бед потом не оберешься.

Дядюшка Ветрогон нерешительно переступил с ноги на ногу.

– Видишь ли, я не знал, чем отблагодарить, а потому принес с собой небольшой сундучок…

Лесная красавица, подперев ручкой бок, вновь обратилась к филину.

– Филь, дружок. Скажи Змейке, чтобы она и этот подарок там же закопала. Будем надеяться, что ближайшие пару веков ни одно сокровище сюда не попадет. Мало ли что с собой притянет золото?

На этих словах девушка выразительно посмотрела на капитана, который в ответ кивнул в знак признательности.

– Ты племяннику-то что-нибудь привез? Камень не в счет, потому что он не твой и не его – он вообще ничей.

Ветрогон спорить не стал.

– Да, привез ему скрипку. Слух у Бырки уникальный. Жаль, что в глуши живет.

– Кому глушь, а кому – заповедное место. Удачи тебе. Через полдня отплывай – вода поднимется, легче будет. А пока к племяннику спеши.

Дядюшка Ветрогон поблагодарил еще раз и зашагал назад. Слишком много мыслей крутилось в его голове. О камне Алатыре и его волшебных силах, о Зиме и ее ледяном плене, не щадящим никого, о…

На краю опушки Ветрогон остановился.

– Дану! Если не секрет, что ты из воздуха собирала?

– Весну, – ответила девушка и улыбнулась.

Иногда кажется, что в жизни совершенно ничего не меняется. В такие минуты, растягивающиеся на неопределенное время, только и остается, что развлекать себя грустными вздохами. А бывает так, что привыкаешь к размеренной жизни, радуешься ей, и вдруг – бац – она чего-нибудь отчебучивает.

Тем утром Ях и Бырка стояли на выложенной камнями дороге в ожидании Большого Обоза. Приезжал он, как правило, два раза в год, неизменно нагруженный самыми необходимыми вещами. Обувь и одежда, инструменты и посуда, соль и сахар, крупы и многое другое. Ях ждал свой, особый заказ на строительные материалы. И хотя все спрашивали, зачем они нужны в таком количестве, он ничего не объяснял.

Бырка с другом не спорил, хотя не слишком радовался приезду «чужаков». Они казались ему какими-то другими: вечно в заботах и суете. Даже по вечерам не могли остановиться на минуту, чтобы посмотреть на небо. И кроме того… Что «кроме того», Бырка додумать не успел. Из-за поворота показался знаменитый Обоз. Правил им давний знакомый Яха, высокий мужчина средних лет по имени Вальн. Рядом, беспечно болтая ногами, сидел его пятилетний сын Менька. Дурашливо хмурясь и надувая щеки, мужчина шикал на ребенка, когда тот пытался отобрать вожжи.

Остановив лошадей, хозяин Обоза соскочил на землю, спустил сына и, взяв его за руку, направился к друзьям.

– Эге-гей, старина! Вижу, с годами даже лесные волшебники не молодеют! – широко улыбаясь пробасил великан и обнял Яха. – Как поживаете? К зиме готовитесь? Она с каждым годом все холоднее.

– Справляемся потихоньку, – улыбнулся Ях. – Все ждем, когда вы к нам насовсем переберетесь.

Вальн закатал рукава и, оглядываясь на Обоз, улыбнулся еще шире.