Лидия Чарская - Тринадцатая

Теперь кухонная стрелка показывает десять минут девятого.

– Хи-хи-хи! – тихо, себе под нос, засмеялась Кодя. – Теперь все обстоит благополучно. Превосходный выйдет сюрприз!

И она спрыгивает со стола на пол.

Отчаянный вопль подвернувшегося ей под ноги жирного кота Воркуна в ту же минуту оглашает кухню: Кодя неудачно спрыгнула прямо на хвост безмятежно спавшего Воркуна.

– Ах, чтоб тебя! – вздрогнула девочка. – И чего кричишь, неужто так уж больно?

Кот обиженно взглянул на Кодю и принялся облизывать свой хвост.

Едва успел успокоиться Воркун, как проснулась Лиза.

– Никак здесь новенькая! – удивленно воскликнула она заспанным голосом, с недоумением глядя на Кодю.

– Что вам здесь надо ночью? Чего вы здесь ищете? – при этом она так широко и сладко зевает, точно собирается проглотить и Кодю, и Воркуна, и даже всю кухню со всем имеющимся в ней имуществом вроде кастрюль, плошек, ковшиков и сковородок.

Кодя величественным жестом протягивает руку по направлению к часовой стрелке и важно произносит:

– Как?! Вы еще спите? Но уже девятый час! Взгляните скорей! Вы проспали!

Боже, надо было видеть, что тут случилось с Лизой! Она буквально кубарем скатилась с постели и несколько минут волчком вертелась по кухне, не зная, за что схватиться и что предпринять. Наконец, накинув юбку вместо кофты, а кофтой повязав голову вместо платка и завернувшись в одеяло, она, точно совершенно потеряв голову, помчалась в сени, а оттуда в сад к дереву с колоколом.

При этом злосчастному Воркуну, подвернувшемуся некстати под ноги Лизе, снова попало.

Но что значит один прищемленный кошачий хвост в сравнении с тем, что Лиза проспала – впервые за всю свою службу в Лесном убежище!

Через какую-нибудь минуту она уже у колокола, хватается за веревку и трезвонит изо всех сил так, как будто усадьба горит.

– Бим-бом! Бим-бом! – изо всех сил вызванивает колокол.

– Гав! Гав! Гав! – громко вторят ему не вовремя потревоженные Полкан и Рябчик, очевидно возмущенные этим ранним трезвоном, так бессмысленно прервавшим их сонные собачьи грезы.

Лиза продолжает отчаянно звонить, как бы желая наказать себя за излишнюю сонливость, и при этом что-то бормочет.

Лиза звонит. Обиженным лаем ей вторят собаки; жалобно аккомпанирует им оскорбленный кот.

Давясь от смеха, Кодя проскальзывает в спальню, ныряет в постель и беззвучно хохочет, зарывшись головой в подушки…

– Что это?

– Разве уже звонят?

– Как рано!.. Кажется, вот-вот недавно только легли…

– Почему нет солнца сегодня?

– Может быть, солнце проспало?

– Да неужели уже девятый час?

– Ах, я совсем не выспалась!

– И я! И я тоже!

– У меня голова болит!

– А я точно не засыпала!

– Вставайте, вставайте, девочки! Пора! Слышите, как там, внизу, трезвонит Лиза!

Бледные, заспанные, не отдохнувшие за ночь, девочки нехотя поднимаются со своих постелей.

День выдался, как нарочно, пасмурный, и солнце взошло в облаках. Поэтому никто из обитателей Лесного убежища и не заметил ничего необычного в раннем пробуждении.

Утомленные, невыспавшиеся девочки спустились вниз на утреннюю молитву, выпили молока и затем прошли в классную. Марья Андреевна, усталая не меньше их, приказала развернуть тетрадки, взять перья, и начался обычный урок.

Воспитательница на большой черной доске, подвешенной на одной из стен классной комнаты, писала слова и целые фразы. Все девочки, кроме Ляли-малютки, еще не умевшей писать, переписывали их начисто в свои тетрадки.

«Роза – красивый нежный цветок, который хорошо пахнет» , – выводила крупными буквами мелом на доске Марья Андреевна.

Саша-растеряша, окончательно потерявшая голову в это необычное утро, не менее тщательно выписывала детским почерком в своей тетрадке:

«Коза плаксивый влажный петух, который от холода чахнет…»

Потом, вместо того чтобы обмакнуть в стоявшую перед ней чернильницу перо, она без малейших колебаний отправила туда собственный палец и была несказанно удивлена, что вместо точки у нее получилась огромная, величиной с медный пятак, клякса.

Не клеилась работа и у других девочек.

Софочка, совсем еще сонная, выводила на своей страничке в рифму: роза – заноза, коза – слеза… колбаса… Дальше этого дело не подвигалось.

Потом началась всеобщая зевота.

Малютка Ляля, чертившая палочки карандашом на отдельном листке бумаги, зевнула первой.

За ней – белокурая Наташа. Еще через минутку – Катя, потом Вера, Наля-сказочница, Маня, Сара, Большая Липа – словом, все по очереди, одна за другой.

За ними следом зевнула и сама Марья Андреевна.

Чтобы развеять себя и детей от невозможной дремоты, Марья Андреевна объявила преувеличенно громким голосом:

– Я буду рассказывать вам сказку, дети, а затем заставлю каждую из вас повторить.

Сделав небольшую паузу, она начала певучим голосом, растягивая слова:

– В некотором царстве, в некотором государстве, – тут молодая воспитательница зевнула еще раз, стараясь скрыть зевок от своих слушательниц, – жил был царь с царицей и с маленьким царевичем. У царевича была забавная игрушка, – опять зевок, еще более продолжительный, – очень забавная игрушка, а именно – небольшое гладкое зеркальце, в котором отражалось все, что он делал доброго или дурного, и…

Снова зевок, который Марья Андреевна всеми силами старается подавить, и опять плавно течет ее сказка:

– Царевич видит в зеркале все свои дурные и хорошие поступки, и… и… и…

Глаза у Марьи Андреевны слипаются, как только могут с непривычки слипаться глаза у впервые поднявшегося с зарей человека. Она делает еще одно усилие побороть сон, широко раскрывает глаза и неожиданно замечает странную картину.

Ее маленькие девочки, начиная с Большой Липы и кончая маленькой Лялей, громко и дружно всхрапывают, упав головками на свои тетради. Девочки спят. Двенадцать головок, забыв обо всем, видят свои сонные грезы. Только двенадцать… А где же тринадцатая девочка? Марья Андреевна прекрасно видит, что место вихрастой девочки за учебным столом пустует. Куда могла скрыться эта Кодя? Воспитательница волнуется. Да где же она? Марья Андреевна делает движение, намереваясь встать со стула, но, обессиленная, падает на прежнее место. В тот же миг проказник-сон подкрадывается и к ней, и учительница засыпает так же сладко, как и ее двенадцать воспитанниц, сидящих за столами…