Валерий Николаев - Озябший ангел

– Не скромничай. Хорошо сделал. Молодец, – похвалила она. – А хлеб выкупил? Ты ведь сегодня раньше меня из дому ушёл.

– Да, выкупил. Только уж больно тяжёлый он и сырой, точно глина, прямо течёт с него.

– Так в нём чего только нет, – заметила тётя Мария, – и жмыха разного, и солода, и сои – всего намесили. С чего же ему быть лёгким?

– А в очереди говорят, что для нас в Мурманске уйма продовольствия накопилась. Как только наши сбросят финнов с Карельского перешейка, так через пару дней в магазинах всё будет: и крупа, и хлеб, и сахар.

– Да-да, – вздохнула тётя, – конечно будет. А чаёк-то у нас есть?

– Есть. На травках. А завтра щи из крапивы сварим.

– Это хорошо. А то чувствую, как силы уходят.

– Тётя, я посоветоваться хочу. Сейчас вроде бы меньше стали бомбить, но уже полгорода без стёкол осталось. Позавчера немцы только начали артобстрел, а наши военные корабли с Невы как ударили по ним с главного калибра, так в домах на набережной стёкла в момент повылетали. А что, если корабли встанут на якоря напротив нас и бой начнут или рядом бомба рванёт?

– Вова, ты это к чему?

– Дядя Ваня из домоуправления в окнах своей квартиры половину стёкол на фанеру заменил. Говорит, сберегу пока, а то вылетят все разом – и в темноте жить придётся. Давайте и мы так сделаем. Насчёт фанеры я уже договорился с ним.

– Даже не знаю. А впрочем, поступай, как хочешь. Только холодно уже с окнами возиться, да и опасно – стекло всё же.

– Дядя Ваня обещал помочь, а потом и я помогу ему.

– Ну, ладно уж, ладно. Вопрос решён.

На следующий день Вовка и его знакомый эту работу сделали за два часа. В каждом из трёх окон стёкла на левых створках рам заменили листами пятислойной фанеры. В квартире сразу стало сумеречно. Но зато за шкафом появился запас дефицитных стёкол.

Накануне праздника по карточкам на каждого человека выдали по пять штук солёных помидоров. А ночью и немцы поздравили горожан: забросали город мощнейшими фугасами и морскими минами. Но самая дурная весть пришла восьмого ноября – фашисты захватили Тихвин и перерезали последнюю железную дорогу, связывающую Ленинград со страной. Это могло означать только одно: голод будет ещё более жестокий и затяжной.

И уже через четыре дня нормы продовольствия снизили. До этого момента Вовке ещё как-то удавалось оставаться оптимистом. Но теперь он почувствовал, что ему просто необходима дружественная поддержка. И мальчик пошёл в мастерскую, к переселенцам.

Из взрослых он застал там только стариков. Те по давней привычке о чём-то спорили. Вовкиному приходу они обрадовались так искренне, будто за его плечами богатый опыт арбитра.

– Ну-ка, Владимир, включайся в наш разговор, – первым энергично пожал руку мальчику Олег Павлович и усадил его на табурет.

Поздоровался и Николай Павлович. Не объясняя сути спора, пояснил ситуацию:

– Мы тут с братом упёрлись в тему, как два бычка в одни и те же ворота, но с разных сторон. Авось ты нам поможешь докопаться до истины.

Олег Павлович жестом привлёк внимание мальчика и спросил:

– Володя, вот скажи нам, почему ты оказался в Ленинграде?

– Родители к тёте послали, – ответил мальчик.

– Та-ак. А были причины, по которым ты мог бы и не добраться до города? – продолжал расспрашивать его Олег Павлович.

– А-а, сколько угодно, – махнул тот рукой. – Убить могли и в поезде, и потом на дороге много раз, на одном хуторе мог остаться, на Урал была попутка, предлагали уехать. А когда поезд разбомбили, так хотел было домой вернуться, но передумал.

– Замечательно! – воскликнул Олег Павлович. – Вот видишь, Николай, наш юный друг неоднократно стоял перед выбором: быть ему здесь или не быть. И заметь, каждый раз решал сам. А ты упорствуешь, будто в нашем нынешнем прозябании виновата судьба.

– Я и сейчас это заявляю: мы оказались здесь благодаря случайному стечению обстоятельств, то есть судьбе.

– Да не случайно, а соз-на-тель-но, – рассержено сказал Олег Павлович. То, что мы с тобой здесь, закономерно.

– Случайно, – возразил ему Николай Павлович.

– Ладно, Коля, следи за мыслью и не перебивай, – сказал его оппонент.

– Давай-давай, – подзадорил тот брата.

– Когда с тобой случается нечто серьёзное, вот как сейчас, ты невольно оглядываешься назад, в своё прошлое. И что же ты там видишь? – Одну-разъединственную тропу, которая привела тебя к этому событию. И тогда ты обречённо говоришь: «Судьба».

– Так оно и есть, – живо подтвердил Николай Павлович.

Олег Павлович громко возразил:

– Но это не так! У тебя же был выбор. А ты всю свою ответственность хочешь свалить на судьбу. Вспомни, на этой тропе тебе встречались десятки или даже сотни развилок. И каждая такая развилка – возможность изменить судьбу. И ты на всем этом пути интуитивно, а иногда рассудочно выбирал, и выбрал именно этот вариант событий. А всеми остальными просто-напросто пренебрёг. Не так ли?

– Так, – неохотно согласился Николай Павлович. – Собственно говоря, что ты этим хочешь сказать, что я во всем виноват? И в том, что не успел эвакуироваться, и в том, что в мой дом попала бомба, и что я вспомнил о брате…

– Бомба – элемент случайности, а всё остальное результат твоего выбора. Творец той ситуации, в которой ты оказался, – ты сам. Судьба – не хозяйка твоей жизни, а избранница. Да и сама жизнь – не кованая цепь с набором неких случайностей, а огромная гроздь вероятностных событий, говоря иначе, сплошная альтернатива. Ну, теперь-то я убедил тебя?

– Устал я бодаться с тобой, брат. Логика есть и в моих рассуждениях. Но знаю, тебя не переспоришь. Ты с детства упрям. За это и недолюбливаю.

– Извини, Коля, характер.

– Знаешь, Олег, если бы ты проявлял такое же упорство в деле, то свою диссертацию ты бы закончил ещё в сороковом году.

– Ты прав, Николай. Свою настойчивость я использовал не там, где следовало. И только теперь, когда мы оказались у последней черты, стало ясно, что жизнь правильней измерять не прожитыми годами, а свершениями. А я всю жизнь готовился к своему открытию и не сделал его.

Николай Павлович встревожено взглянул на него.

– А не рано ли ты итоги подводишь? Я, между прочим, своего главного дела тоже не завершил. Но ведь у нас с тобой ещё есть время?

Олег Павлович коснулся плеча брата.

– Не лукавь, Коля. Я не знаю, как ты, но я с такой суточной нормой хлеба, как эта, пожалуй, и до Нового года не дотяну. Я это чувствую.

– Надо терпеть, Олег! Вот я уже практически приучил себя к такому рациону.

На что Олег Павлович возразил:

– Цыган тоже приучил свою кобылу не есть, а она взяла да подохла.

– С тобой просто невозможно разговаривать! – рассердился Николай Павлович. – Не ты один на голодный паёк садишься. Ведь по сто пятьдесят граммов хлеба теперь будут получать все, кто не стоит за станком, а это, пожалуй, две трети горожан, никак не меньше.