Майкл Морпурго - В ожидании Ани

Он сразу понял, где они, хотя ни разу не бывал поблизости и не видел этого места с такой стороны. Это была ферма вдовы Оркада́. Она жила одна в горах и держалась особняком. Видимо, ей так нравилось. Наверняка у неё когда-то был муж, но Джо его не знал, и о нём никто не говорил. Насколько деревенские могли судить, жила вдова за счёт свиней, которые бродили повсюду, чем изрядно всем досаждали, одной коровы и мёда: её ульи торчали по всему склону над деревней. И сейчас прямо под Джо, всего в паре метров от него, стоял целый ряд этих ульев, но пчёл видно не было. Джо не имел ни малейшего желания подходить ближе, и вовсе не потому, что боялся пчёл.

Вдову Оркада в деревне не слишком любили; мама всегда говорила про неё «вредина», однако дедушка упорно защищал. Деревенские дети прозвали её Чёрной Вдовой, и не только из-за длинной чёрной шали, которой она всегда покрывала голову. Как и всякому ребёнку в деревне, Джо не раз доставалось от её острого языка. Вдова и не скрывала, что не любит детей, особенно мальчиков. От неё стоило держаться подальше, и Джо не собирался делать больше ни шагу. Но он не успел схватить Руфа, и тот помчался мимо ульев вниз, к ферме. Джо побежал за ним, шёпотом приказывая Руфу стоять, так громко, как только отваживался. Но Руф не останавливался.

В небольшом загоне ниже дома паслась корова, и её колокольчик звенел, когда она щипала траву и поднимала голову. Обнесённый каменной стеной двор был полон сопящих и хрюкающих свиней, и, очевидно, это для Руфа было уже слишком: он совсем не любил свиней, ну ни капельки. Он сел возле ограды и стал ждать Джо. В доме горел свет, и по комнате в нижнем этаже двигались тени. Изнутри доносились голоса, довольно громкие спорящие, но Джо стоял слишком далеко, чтобы расслышать, о чём они говорят. Но одно было точно: мужской голос принадлежал человеку, за которым он сюда пришёл.

Джо подумывал перескочить через ограду и подбежать к окну, но хряк уже трусил к нему, меряя угрожающим взглядом, так что Джо обошёл дом сзади. Там было только одно окно, и, чтобы достать до него, надо было взобраться на высокую поленницу, сложенную у стены. Джо осторожно полез, пока не смог подтянуться и заглянуть через подоконник.

В комнате было два человека. Мужчина наклонился над раковиной, плеща водой себе в лицо, а вдова Оркада сидела в кресле у плиты и лихорадочно что-то вязала. Она качала головой и бормотала – Джо не слышал что. Мужчина вытирал лицо полотенцем и одновременно говорил:

– Не тревожьтесь из-за мальчика, он не знает, кто я, что я за человек и где живу. С нами всё будет в порядке. – Он бросил полотенце на спинку стула и сел у стола, ощупывая бороду. – Самое худшее в бороде, – сказал он, – это то, что она никогда не высыхает полностью.

И тут Джо вспомнил, где видел этого человека.

Это было последнее лето перед тем, как папа ушёл на войну, и они провели его вместе с отцом на высокогорных пастбищах – тогда Джо первый раз позволили пойти туда. Три долгих месяца они провели в хижине: каждое утро доили овец, потом варили сыр и вечером снова доили овец. Это было лето тяжёлой работы и головокружительного счастья – лето вдвоём с папой, когда они жили рядом с орлами. Большинство людей, проходивших по горам, говорили им только «доброе утро» или просили напиться из родника, но лишь двое за всё это время зашли в хижину. Они появились одним ранним утром: рыжебородый мужчина, за руку которого цеплялась маленькая девочка, лет пяти или шести, с такими же рыжими волосами, как у него. Гости оставались в хижине до полудня, наблюдая, как доят овец и делают сыр. Они молча сидели рядышком на папиной кровати и зачарованно смотрели, как в молоко наливают сычужную закваску, как Джо с папой подогревают и мешают это в котлах, как папа руками собирает створожившееся молоко и выжимает из него сыворотку. Джо помнил их молчание и пристальную серьёзность на лице девочки. Гости спросили, как пройти к испанской границе, и ушли. Шёл дождь, когда они вернулись в тот же день ближе к вечеру и принесли с собой охапку цветов – гвоздик и анютиных глазок. Джо и теперь будто видел их в её ручонке. «Из Испании для вас», – сказала девочка, когда отец подтолкнул её вперёд. Бородатый человек рассказывал, как они дошли до вершины горы и посмотрели на Испанию и как у них теперь болят ноги. Папа дал им полотенца – вытереться и обсушиться. «Никогда не отращивайте бороду, молодой человек, – посоветовал рыжебородый, вытирая лицо, – её невозможно просушить». Джо помнил, как папа довольно неловко поблагодарил и сказал, что раньше ему никогда не дарили цветов. Гости уже уходили, когда вспомнили, что нужно бы представиться. «Я зять мадам Оркада, – сказал мужчина, пожимая папину руку, – а это моя дочь Аня».

Глядя, как они уходят вниз по горе, папа рассказал историю дочери вдовы Оркада – её звали Флоранс. Джо вроде бы как-то раз видел её в церкви, когда был маленький, но точно не помнил. Она уехала в Париж, сказал папа, а некоторые болтали, что сбежала, и вышла там замуж. Никто не знал, за кого, потому что она так и не привезла его обратно в Лескён.

– Так вот это был муж, – объяснил папа. – Ну надо же!

– А где дочь вдовы Оркада? – спросил тогда Джо.

– Умерла, – ответил папа. – Умерла родами, как я слышал, а это, значит, ребёнок. Бедная малютка.

Папа держал засохшие цветы всё лето на полке над своей кроватью, но они больше ни разу не заговаривали о гостях.

– Сумасбродство, – заявила вдова Оркада, кладя вязанье на колени. – Чистое сумасбродство – вот что это было. Я просто не понимаю, что на тебя нашло, Бенжамин. Оставайся столько, сколько нужно, сказала я. Делай, что необходимо, а я помогу тебе всем, чем могу. Мы договорились – разве не так? Ты обещал, что будешь выходить только по ночам, нет? И что же ты делаешь? Ты идёшь гулять среди дня. Гулять! И что ты приносишь в дом? Не ягоды, не травы, не грибы, а медвежонка-сироту. Я тебя спрашиваю, Бенжамин, неужели нам недостаточно трудно живётся? – Она подалась вперёд в своём кресле, тыча в мужчину согнутым пальцем. – А этот мальчишка, которого ты встретил, – что теперь будет, а? Вот скажи мне. Что будет, когда он прибежит домой и разболтает всем в деревне? А вот я тебе скажу. Кто-то сложит два и два и поймёт, что зять старухи-вдовы вернулся. Они не забывают лица, знаешь ли, особенно твоё. Они, может, и деревенщины, Бенжамин, но не дураки.

Мужчина встал из-за стола и сел на корточки перед ней, взял её руки в свои.

– Поверьте мне, матушка, – сказал он, – мальчик ничего не расскажет: я всегда узнаю честное лицо. – Он улыбнулся вдове снизу вверх. – Я знаю, я далеко не таков, каким вы хотели бы видеть своего зятя, но говорю от всего сердца: вы именно такая, какой я всегда хотел видеть свою тёщу.