Ульф Старк - Маленькая повесть о любви

– Ну, Фред, что скажешь?

– Ничего. Ничего не скажу. Но только Эльза не виновата.

– Почему я должна тебе верить? – спросила учительница.

Тут встала Эльза:

– Хотите верьте, хотите нет, но я сказала правду. И не стану сидеть и выслушивать обвинения в том, чего не делала!

Она треснула по парте линейкой так, что та раскололась пополам. А затем, тряхнув копной рыжих волос, которые затрещали от электричества, вышла из класса с высоко поднятой головой.

Это был последний урок, и она не собиралась возвращаться.

– Ну и дура! – хмыкнул Конрад.

– Замолчи! – одернула его учительница. – Думаю, она сказала правду. И она права: не надо терпеть несправедливость. Никогда и нигде. Завтра попрошу у нее прощенья. А теперь сдавайте ваши тетради с контрольными и расходитесь по домам.

Она удивленно посмотрела на сломанную линейку, а потом легонько потянула меня за ухо и сказала строго:

– А ты останься.

– Ну, что она сказала? – бросился ко мне Оскар, когда я вышел из школы. Он ждал меня у флагштока, натянув шапку на голову и подпрыгивая на месте, чтобы ноги не окоченели.

– Она ругалась, – сказал я.

– И правильно делала.

– Ну да.

– Надо же было ухитриться – грохнуть пенал на пол, – усмехнулся он. – Пойдем на Большую гору кататься на санках?

– Нет, мне надо на елочный базар.

– Ага, скоро же Рождество. Ты что хочешь получить в подарок?

– Папу, – вздохнул я, – и шоколадку.

– А еще коньки, – напомнил Оскар.

– И губную гармошку. Но это не так важно.

– Ясное дело, есть вещи и поважнее, – согласился Оскар.

– Верно, – кивнул я.

Он подпрыгнул еще пару раз, подмигнул мне, и мы разбежались.

С чего это ему вздумалось мне подмигивать? Он что, по моему лицу догадался, о чем я тайно мечтаю? Чтобы мне улыбнулась девочка с копной густых волос и сильными руками. Та, которая говорит в нос. И которая наверняка теперь считает меня полным придурком.

На самом деле учительница совсем не ругалась. Она сказала, что хоть я и лучший в классе по математике, но то, что я сделал, непростительно. Однако наказывать меня она не станет.

– Возможно, у тебя просто случилось легкое помутнение рассудка. Не удивительно: в такое-то время! Но если будешь продолжать в том же духе, то рождественский гном к тебе не придет.

– Он в любом случае не придет, – пробурчал я, уставившись на ее крепкие ботинки.

Тогда она похлопала меня по плечу и, посмотрев по-доброму своими карими глазами, сказала: если кто-то станет расспрашивать, о чем мы с ней беседовали, я должен отвечать, что она страшно рассердилась и отругала меня.

– Ладно, – пообещал я.

Легкое помутнение рассудка – это было как раз то, что я чувствовал.

Я был почти влюблен и в учительницу. Несмотря на разницу в возрасте.

Когда я подошел к елочному базару, уже смеркалось, хотя было всего три часа дня. Гранфорс, продавец елок, подхватил меня под мышки и несколько раз поднял в воздух, чтобы согреться. Пар изо рта обволакивал его подбородок, превращаясь в густую бороду, как у рождественского гнома.

– Хорошо, что ты пришел, – обрадовался он, – ты мастер зазывать народ.

– Спасибо, от твоих слов теплее на душе!

Так обычно говорят взрослые, хотя мне от этого не стало ни чуточки теплее. И я, не теряя времени, принялся зазывать покупателей:

– А вот елки! Лучшие елки! Прямо из леса. Налетай, пока есть выбор!

Гранфорс жил в одном доме с нами. Он был огромный и сильный, руки – как лопаты для снега. Но у него было что-то с ногой. Он приволакивал ее при ходьбе. Поэтому в армию его не взяли.

– Не было бы счастья, да несчастье помогло, – говорил он.

Вот и мне тоже повезло – был у Гранфорса вместо больной ноги.

Вытаскивал елки из кучи, ставил их на снег, чтобы люди могли обойти вокруг и рассмотреть их со всех сторон. Обрубал ветки и отесывал ствол так, чтобы он подходил по размеру для елочной подставки. И принимал плату, потому что хорошо считал. А иногда, если покупатель просил, помогал донести елку до дома.

За это я получал немного мелочи от Гранфорса и чаевые от покупателей. А еще мне разрешалось забирать остававшиеся ветки и обрубки. Они отлично горели в камине и кафельной печке. Это было неплохим подспорьем в нашем с мамой хозяйстве.

Мне нравился запах смолы и хвои. И мне нравился Гранфорс.

– Ты так много работаешь, скоро богачом станешь, – говорил он.

– Стараюсь.

– И что тогда купишь?

– Бриллиантовый кулон для одной знакомой.

Гранфорс покатился со смеху. Он был весельчак. С ним хорошо было говорить о чем угодно, особенно если можно было посмеяться.

– Ого! Да она у тебя, поди, красотка каких свет не видывал!

– Так и есть. И говорит в нос.

Он чуть не лопнул от смеха. Но тут заметил даму в шубе и меховой шапке, которая ходила и выбирала елку.

– Она твоя, – кивнул Гранфорс в ее сторону. – Можешь заработать хорошие чаевые.

Я подошел к даме и вежливо поклонился, стараясь держаться как можно учтивее:

– Добрый вечер! Вы ищете елку? Есть у вас какие-то особые пожелания?

– Да, – сказала дама. – Она должна быть красивой.

Одни покупатели хотели, чтоб елка была не очень густой и не слишком разлапистой. Другие предпочитали пушистые, с крепкими ветками. А некоторым нужна была пышная только с одной стороны, чтобы поставить ее в угол.

Я заметил, что люди часто покупали елки, похожие на них самих. Так что, посмотрев на даму опытным глазом, сказал:

– Минуточку, сейчас я найду то, что вам надо.

Я порылся в куче елок.

– Как вам эта?

Я выбрал в меру густую, высокую стройную елку.

Покупательница окинула ее взглядом:

– Да, именно то, что надо.

Я отрубил несколько нижних веток и сделал надрез, чтоб ель лучше пила воду.

– Готово, – сказал я.

Дама заплатила положенную сумму. Я отдал деньги Гранфорсу. А он мне – причитающиеся десять процентов. Подсчитать их было несложно.

– Можно попросить отнести ее ко мне домой? – спросила дама.

– Нет проблем, – ответил я.

Гранфорс сказал, чтобы я не возвращался, а потом шел домой к маме.

– Нелегко ей теперь приходится, когда одна осталась.

– Но у нее ведь есть я! – сказал я, взваливая елку на плечо.