Марчелло Арджили - Рассказы

И тому подобное.

Как только новые законы вступили в силу, жизнь в городе стала сущим раем: никогда еще люди не испытывали такого морального удовлетворения.

— Чихал я на эти законы — взял и уплатил все налоги до последнего.

— А я опять нынче преступление совершил — ни одного банка не ограбил.

— Нашел чем хвастаться! Вот я — это да: сегодня целых семь человек не убил!

Короче говоря, все наконец-то удовлетворили свою потребность безнаказанно нарушать законы и к тому же гордились своей находчивостью, стойкостью, ловкостью. Словом, все шло как по маслу.

Но вдруг попал в тот город бандит из-за границы и, не ведая о новых законах, вышел на дело. Ворвался в банк с пистолетом и крикнул:

— Ни с места! Ограбление!

Служащие и клиенты поглядели на него с нескрываемым презрением.

— Слизняк! — сказал кто-то. — Закон нарушать кишка тонка?

— Срам! — пристыдил его кассир. — Я бы давил таких трусов. На, держи, выполняй свой долг. — И брезгливо протянул деньги.

Озадаченный бандит поспешно скрылся, а когда вскоре услыхал по радио: «Приказ по поводу сегодняшнего ограбления банка. Всем полицейским строжайше соблюдать закон, любыми силами не арестовывать преступника!», у него совсем голова кругом пошла.

Но, наконец, познакомившись с уголовным кодексом и обнаружив, что граждане обязаны грабить банки, обязаны не арестовывать виновных, обязаны принимать краденые купюры на законном основании, ни в коем случае не заявляя в полицию, бандит воспрянул духом.

«В какую чудесную страну я попал!» — сказал он себе и преспокойно отправился тратить награбленные деньги.

Через несколько минут ему надели наручники и привели в суд. Естественно, он тут же сослался на закон.

— Господин судья, — запротестовал он, — это несправедливо, вы нарушаете городское законодательство!

Откуда было знать бедняге, что самым большим удовольствием горожан именно и было нарушать закон? Что в этом городе все его нарушают: и те, кто не должны были заявлять в полицию на предъявителя ворованных купюр, и полицейские, которым было запрещено арестовывать преступника, и судья, который не должен был его осуждать.

Лозунг для новой рекламной кампании телефонная фирма долго и тщательно обдумывала. Наконец фраза замелькала в газетах, на плакатах и была встречена всеобщим энтузиазмом. «Осчастливьте человека телефонным звонком!» великолепная находка, благодаря ей многие установили у себя аппараты именно этой фирмы, аппараты нежно-розового цвета, радующих глаз очертаний и к тому же отличающиеся техническим совершенством, что для любого механизма означает прежде всего серьезное и ответственное отношение к своим обязанностям. Однако руководство фирмы не приняло этого в расчет, для него фраза «Осчастливьте человека телефонным звонком!» была всего лишь рекламным трюком, приманкой, на которую должны были клюнуть покупатели, ведь те, кто занимается рекламой, никогда сами не верят в то, что пропагандируют.

Но на этот раз лозунгу поверили не только покупатели. В силу своего серьезного и ответственного характера ее поняли буквально и телефонные аппараты.

Никогда они не работали так плохо. И не потому, что были неисправны, как думали все, просто они проводили в жизнь лозунг и категорически отказывались огорчать абонентов. Стоило кому-нибудь завести по телефону неприятный разговор, трак! — и аппарат отключался. Благодаря телефону плохие вести: сообщения о болезнях, несчастьях, гнусные сплетни, злословие, оскорбления — не доходили. Аппараты же, установленные в похоронных бюро, пожарной охране, налоговом управлении, отделах уголовной хроники, и вовсе не работали. Посыпались жалобы, и, поскольку, несмотря на все старания фирмы, телефоны продолжали работать плохо, абоненты стали отказываться от ее услуг. Руководство не могло понять, в чем дело. Административный совет день и ночь обсуждал эту проблему:

— А не сочинить ли другой рекламный лозунг?

— Да разве в этом дело?! Лозунг отличный! Тут явно технические неполадки…

— Что вы, аппараты безукоризненны, наши специалисты не обнаружили ни одной поломки.

— Однако же телефоны работают плохо, значит, есть какой-то дефект! Необходимо обнаружить его любой ценой, не то мы обанкротимся!

И обанкротились.

Произошла революция: власть в школе захватили ученики и подчинили себе учителей.

Теперь школьники сидели не за партами, а каждый за отдельным учительским столом. За парты были отправлены учителя. Роли поменялись: ученики вели уроки и опрашивали, учителя должны были отвечать.

Разве не они веками мучили школьников, заставляя их учиться? И вот настал час мщенья: ученики объявили необразованность единственным обязательным предметом в школьной программе.

Уроки теперь начинались не с привычных слов: «Сегодня мы познакомимся…», а с властного требования: «Сегодня мы позабудем, что…»

Вот, например, как проходил урок географии, который вел один ученик.

— Сегодня мы позабудем все, что знаем о Реке По. Во-первых, По — это НЕ река, она НЕ ПРОТЕКАЕТ через Турин, и, самое главное, НЕ ВПАДАЕТ в Адриатическое море… Что касается Милана, то он НЕ НАХОДИТСЯ в Ломбардии и НЕ называется Милан. Вот ты, учитель на третьей парте, скажи мне, как по-настоящему называется наш город?

— Но я, по правде говоря, всегда думал, что Милан…

— Плохо, очень плохо! «Милан» — это футбольная команда!

А экзамены были необычайно строгими. Горе учителю, если он обнаруживал хоть какие-нибудь, пусть даже самые скромные познания! Экзаменаторы требовали, чтобы была доказана полная неосведомленность, совершенное невежество.

— Докажи, что ты НЕ ЗНАЕШЬ, кто такой Галилео Галилей! — требовал ученик, и бедный учитель, стоящий перед ним, лепетал:

— Галилео Галилей? Никогда не слышал о таком! Я знаю только одного Галилея — механика, что живет в соседней парадной. Вы его имеете в виду?

— Ответ неточный. Подумай еще. Не знаешь ли ты случайно, ставил ли Галилей какие-нибудь опыты с часовым маятником?

— Синьоры ученики, клянусь вам, что я не учил этого! К тому же, у меня только наручные часы. И я не понимаю, почему этот синьор Галилей, которого я не имею удовольствия знать, пользовался старинными часами с маятником. Их между прочим, на мой взгляд, весьма неудобно носить.

У экзаменаторов, которые были в высшей степени осведомлены во всем, что касается полного невежества, мало кому из учителей удавалось получить плохую отметку, а на экзаменах засчитывался только полный провал, поскольку в школе теперь все было наоборот. Один учитель, имевший неосторожность предположить, что Юлий Цезарь считался великим полководцем, был вообще исключен из школы.