Елена Ленковская - Реставратор птичьих гнезд

Здесь, в деревне, они с Николкой обычно проводят лето, а осенью, ближе к холодам, Игорь отвозит их в город, поэтому живности в ограде никакой – ни кроликов, как у соседей, ни гусей, ни кур, лишь старый ленивый котяра Пух – его, ветерана, каждое лето привозят из города с собой.

Нынче они с Николкой ждут гостей. Приедет на месяц дальний родственник, троюродный внучатый племянник Станиславы Людвиговны. Взрослый уже юноша, старшеклассник. Время летит! Вроде недавно телеграмму присылали: мальчик у них там, на Урале, родился, первенец, Германом назвали.

Приедет – и хорошо. Всё Николке компания, а то парень в деревне скучает: друзья-приятели по обществу инвалидов далеко, а с деревенской молодежью как-то с давних пор не заладилось. Дурачком его считают, «недоделанным», подтрунивают, а тому обидно…

Всё авария эта! Всю жизнь поломала… Нынче бы уж студентом был, в институте или ещё где. В консерватории, например. Игорь-то не пошёл после школы на музыканта учиться: немодно это было, поступил в технический вуз, хотя способный был к музыке… У них вся семья музыкальная. Волжские они, оттуда родом, а на Волге всегда пели! Это здесь, в деревнях, не поют совсем – то ли климат не тот, то ли народ иной, а скорее всего, время нынче другое. Радио включил – и всё песни…

Закончив с холодильником, Людвиговна возвращается в комнату, отовсюду смахивает невидимую пыль полотенцем, поправляет засунутую меж стёкол фотографию (любительская, незадолго до беды Игорь ребят на школьном дворе снимал). Николка – новоиспечённый второклассник; смешной, белобрысый, улыбчивый, в круглых очочках с залепленным лейкопластырем левым глазом: косил немного, исправляли, упражнения делали. Станислава Людвиговна следила строго, чтоб не забывал.

А какой был умненький мальчик! Учился на одни пятёрки и в музыкальной школе успехи делал… Только с физкультурой не очень ладил. Так и вышло: ребята стайкой дорогу перед машиной перебежали, а Николка за ними, да поотстал. И – под колёса. В одночасье всё рухнуло.

Игорь с той поры гитару в руки и не брал. Фортепьяно, для Николки купленное, продали сразу. Деньги, нужны были деньги на лекарства, на капельницы, на то, на другое. И Станиславе Людвиговне с работы пришлось уйти: сиделок в больницах нет, кому у мальчика дежурить. Хорошо, хоть время уже к пенсии подходило, без куска не осталась.

Теперь Николай взрослый совсем. Даже на работу его недавно устраивали, в кафе, мойщиком посуды. Общество инвалидов посодействовало. Николка в целом молодец, хорошо наловчился посуду мыть. Теперь Людвиговна горя не знает: он и дома на кухне тарелки моет. Да только надолго Николай на той работе не задержался: задумывается он иногда. Задумался, забыл про всё, ушёл с рабочего места, бросив порученное, да и прогулял до вечера неизвестно где. Первый раз простили, а на второй – уволили. Кому такой работник нужен?

…Так, надо ещё тесто поставить: положено пирогами гостей встречать. Игорь пироги ох любит! Дома-то у него не особо пекут. Молодые – занятые, всё-то им некогда. А Станислава Людвиговна печёт и Николушку балует. С рыбой да с картошкой нынче будут. Сосед рыбачил, спасибо – поделился. «Хариузы» – так здесь хариусов называют. Жаренные, они ещё вкуснее, но жареное Николке вредно. Главное, не забыть: как пироги подоспеют, и соседа оделить – Николку к нему с гостинцем послать.

– Пух, а Пух! Пойдём, старичок мой, на кухню, Людвиговна и тебе рыбки даст. Хм, хариузы …

Простуженные гудки электровозов. Пар изо рта. Вот оно, уральское лето, – плюс четыре. Это в июле месяце! В воздухе – мутная липкая морось, хоть руками разгребай. Невольно стукнув зубами, Герка передёрнулся, задрал воротник сырой куртки.

Из гулкого подземного перехода они поднялись на железнодорожный перрон: Герман – с рюкзаком за спиной, мелкий – с большой бутылкой минералки, прижатой к животу, родители – с пакетами, в которые мама натолкала для старшего сына разной снеди как минимум на неделю.

Он поедет поездом. Далеко-далеко. Плацкартный вагон, восточный экспресс, сорок часов на колёсах, две ночи и длинный-длинный день.

«Знай себе спи да книжку читай, – говорит папа и мечтательно улыбается. – Слушай стук колёс, смотри, как мелькает за окном летучая земля, грызи яблоки и в ус не дуй!»

Папа бы и не дул, а вот Герка… Он ёрзает под лямками рюкзака, чувствуя, как наваливается необъяснимая тоска – как всегда перед дальней дорогой. К тому же в этот раз он едет совсем один. Верно, оттого так щемит в груди и противно дрожит подбородок. Нет, подбородок – это от холода. Конечно, от холода! Вон и мелкий озяб – губы синие.

На вечерней, тускло освещённой платформе пустынно. У опущенных лесенок-подножек зябнут проводники. Постукивают по бёдрам рукоятками сигнальных флажков, кутаются в накинутые на плечи серые форменки.

– Моросит и моросит… – вздыхает папа, свободной рукой накидывая на торопливо шагающего рядом мелкого капюшон. – А на Алтае теплынь. Гер, хоть ты погреешься.

– Миссия – согреться… – тускло шутит Герман в ответ.

Перед глазами встаёт карта средних температур Евразии (последние две недели он тоскливо пялился на неё в интернете ежедневно). «От тайги до британских морей» она сплошь окрашена красным, обозначающим несусветную, небывалую жару. Камчатка плавится, в Иркутске стабильно больше плюс тридцати пяти, в Москве по случаю аномально жаркой погоды устроены для населения пункты раздачи бесплатной питьевой воды. И только вокруг Екатеринбурга зияет синяя дыра! Круглая, похожая на озябшую задницу, размером с лесной орех…

Мировой полюс холода переместился из якутского Оймякона на Урал. Насчёт причин этой внезапной климатической аномалии у Герки есть собственная версия: «Зоны высокого и низкого давления, движение атмосферных фронтов и прочая метеорологическая мутотень ни при чём. Просто кое-кто уехал из здешних мест. Упс-с!..»

Кроме шуток, невозможная, запредельная холодрыга обрушилась на город сразу после того, как Геркины друзья разъехались. Шмель – до самого конца летних каникул, а Лиза… Лиза насовсем.

Теперь вот и Герман отправляется куда подальше из этого слякотного, загазованного, по-стимпанковски пасмурного мегаполиса, которую неделю накрытого смогом.

Длинный сырой перрон почти безлюден, только у первого с конца вагона столпотворение. В расплывающемся пятне фонаря гудит, колышется взбудораженная толпа старшеклассников. Шум, гам, взвинченный хохот, лай ошалевшей от суматохи лохматой псины, чмоканье в обе щеки́, разноголосые рингтоны мобильников.