Ирина Щеглова - Пляж исполненных желаний

– Обещаешь? – Аня лихорадочно вытирала слезы полотенцем.

– Обещаю…

– Тогда пойдем быстрее, он же нас приглашал чай пить!

И мы пошли. До обеда сидели с Иваном у его палатки, пили чай с персиками. Я молчала, давала возможность Ане проявить себя. Как глупо!

Народу на турбазе много: спортсмены из Питера и Москвы, школьники из Твери, две группы из разных сибирских городов, преподаватели Института искусств из Воронежа с семьями, ну и такие, кто приехал сам по себе, как мы, тоже есть. В общей сложности набирается человек около двухсот, вместе с преподавателями.

Столовка работает в две смены. Наша – вторая.

Идем нехотя. После персиков есть не хочется, но надо показаться на глаза старшим.

Во время обеда Валера распекал туристов, особенно досталось самым молодым. Причина – вчерашняя поголовная пьянка.

– Хотите орать, идите на берег и орите! – чеканил слова Советский. – Вы здесь подчиняетесь правилам общежития. Нет – возвращаю деньги, путевки, и до свидания!

На скамейке, в стороне ото всех сидели медсестра Эля, сторож и инструктор. Им досталось от разгневанного начальника за продажу водки туристам. Валера не пьет, не курит и не переносит алкашей. Почти все работники базы – родня Советского: его сестры, племянники и племянницы, или люди по особым рекомендациям от друзей. Сторож и спасатель назначены местной администрацией, с которой ссорится Советский не хочет, оно и понятно.

Инструктор – загорелый до черноты, полнеющий и стареющий блондин. Ходит в шортах, на морщинистой шее толстая цепь, наверное, золотая. У него есть машина, на которой он возит желающих на экскурсии. По молодости, видимо, был избалован курортными романами; теперь, не заметив, как постарел, хорохорится, пристает к молоденьким женщинам, смотришь на него – смешно и жалко.

Сторож – маленький сухой дедок. Запойный алкоголик, но человек очень хороший. В периоды трезвости жарит на своей кухоньке оладушки для отдыхающих, ловит сетью рыбу. Если попросить, то может приготовить вкуснейший шашлык на углях. Зарплата копеечная, около тридцати долларов, вот он и подрабатывает, как может.

Эля – другое дело; единственный случайный человек, нанятый впопыхах, потому что прежняя медсестра не смогла приехать.

Крупная высокая девушка, громогласная, мужеподобная и сильнопьющая. О том, что она и есть медсестра, мы узнали случайно: когда один из мальчишек упал и разбил губу, поварихи направили его к Эле. Эля сказала: «заживет». Тогда приятели привели плачущего подростка к нам. Оказалось, что у него кровоточит десна и шатается передний зуб. Ольга с мамой промыли ссадину, намазали зеленкой и велели не есть ничего твердого несколько дней.

На завтраке повариха подошла и тихонько спросила у мамы, не умеет ли она делать уколы.

– Умею… А Эля что?

– Она спит, теперь до обеда не добудишься, а мне надо по времени делать. Только Валере не говорите, а то Эльке и так достается.

– Слушай, у нее хоть какие-то лекарства есть?

Повариха сокрушенно вздыхает и снова шепчет:

– Ей Валера спирт выдал, медицинский. Но она его уже выпила, – она оглянулась и одними губами произнесла, – целую банку!

Повара работают через день. В одной смене – родная сестра Советского и племянница; в другой двоюродная сестра и Миша.

Миша профессионал, знаток кубанской кухни. Советский сманил его из ресторана в Новороссийске. Вот такая команда.

Вечером, как только Советский собирает народ на дискотеке, мы все, вместе с мамой и Ольгой, уходим в столовку и сидим там под навесом у печки, жжем свечки, пьем кофе и поджидаем енотов. Они приходят, потому что добрый Миша оставляет для них полное ведро помоев. Сначала мы познакомились с крупным самцом. Он почти не боялся, спускался со склона, становился на задние лапы, передними упираясь в край ведра и принимался громко чавкать, время от времени помешивая в помоях лапой, в поисках лакомых кусочков: мягких косточек или курицы. Миша присоединяется к нам и рассказывает о том, как осенью голодные шакалы подходят совсем близко и воют по ночам, о сучке Моте, которую на самом деле зовут Матильдой – и она единственная, кто выжил из всей дружелюбной живности в последнее наводнение.

– Когда река все здесь посмывала, зверья не осталось совсем. Сидишь вечером, такая тоска… Мы приехали – апрель, туристов нет, по ночам до того жутко бывало, да еще шакалы воют, оголодали за зиму… Вот однажды сижу в столовке, смотрю – енот пришел. Тоже кушать ищет. Я так обрадовался. С тех пор всегда оставляю им еду. Теперь-то опять размножились, – он замолкает, отпивает глоток кофе, – я вверх по руслу реки ходил, там выдра живет, зайца видел, кабаны тоже есть…

Пока мы слушаем его, совсем забываем о ведре. Нас привлекают возня, резкий писк, тявканье и топот. Миша светит фонариком: из ведра торчат пять полосатых хвостиков, заботливая мамаша суетится рядом, фыркает на стаю ежей. Поужинавший папа взобрался на мойку и пьет воду. Малыши пугаются света, смешно сваливаются с ведра, только один продолжает увлеченно сопеть и чавкать, почти целиком погрузившись в помои. Самец замирает напряженно, мать, видя что ее детеныши разбежались, лезет в ведро, как будто нас и нет вовсе.

Наверное, мы очень громко говорим, шумим и пахнем. Но еноты быстро привыкают и даже позволяют нам гладить их жесткий, упругий мех.

В ущелье шумно, установка трансов бухает с вечера, заглушая нещадно орущую Валерину дискотеку. Миша показывает нам наушники, говорит, что иначе не уснуть. Но мы предусмотрительно взяли с собой спальники и пенки, идем спать на берег, зовем Мишу с собой, но он отказывается: надо караулить кухню и столовку. Днем с трудом прогнали трансов, которые, накупив шашлыка, расположились под навесом, как у себя дома. Их слишком много, турбаза не вмещает всех, и трансы расползаются по всему ущелью. Много дикарей, по склонам рассыпаны палатки, горят костры, то и дело кто-то приходит за водой или хлебом. Поварихи злятся, потому что приходится постоянно быть на кухне, следить, как бы чего не украли.

Свет одинокого фонарика шарит в темноте, это Иван. Он подходит бесшумно, еноты его не боятся и продолжают свой поздний ужин, как ни в чем не бывало. Мама варит кофе на печке для Ивана, и он пьет его с удовольствием, хотя все время утверждал, что предпочитает зеленый чай.

Можно проведать дикарей на поляне, но нам как-то не хочется. Мы сидим еще долго. Миша распрощался и ушел, ему вставать рано. А Женьки с Андреем все не было, то ли обиделись на нас, то ли дядя не пустил…

Мы идем по берегу, то и дело осторожно переступая через тела спящих. Желаем знакомым спокойной ночи. Многие нынче спят на берегу, ущелье содрогается от транс-музыки. Непонятно, почему ее не выключают, ведь на поле к четырем утра нет никого. Странно. Трансы разбрелись по побережью в поисках тишины, а установка продолжает бухать. Для кого?