Лев Давыдычев - Дядя Коля – поп Попов – жить не может без футбола

Явление это, уважаемые читатели, хотя и наблюдается довольно нередко, изучено совершенно недостаточно. В книгах о нём не пишут, по радио и телевидению о нём ничего не передают, в кино и театрах его не показывают, посему расскажу о нём поподробнее.

Самооболванивание начинается с того, что ещё в, малом возрасте человек вдруг делает для себя прелюбопытнейшее открытие: оказывается, иногда очень выгодно прикидываться этаким ничего не понимающим дурачком. Дескать, пусть те, которые себя умными полагают, всякие дела делают, разные работы работают, силы тратят, но он, самооболванец-то, будто бы и не понимает, для чего всё это, и живёт себе потихонечку-полегонечку.

Вот зачем, например, каждый день выполнять все домашние задания, если спрашивают не каждый день?

А старшим зачем помогать? Что они, сами не справятся?

Или для чего, предположим, на пятёрки учиться, если и за тройки никто тебя в милицию не заберёт?

Вообще зачем учиться хорошо, когда никто ещё не умирал от того, что получал двойки?

Кстати, самооболванец не считает себя лентяем, хотя тунеядец он стопроцентный, но, как мы увидим дальше, несколько своеобразный. Он, видите ли, не ленится учиться, а будто бы не понимает, для чего это надо, когда и без учёбы жизнь прекрасна.

Вокруг самооболванца люди трудятся, учатся, занимаются интереснейшими делами, а он и не понимает, что в этом хорошего, если самое приятное на земле дело — ничего не делать.

Ничего не делать полезного Егорка Хряков привык уже годам к шести, когда у него только-только начался процесс самооболванивания. Тогда уже самая малюсенькая просьба, помочь например, вызывала в нём панический ужас и не менее паническое отвращение.

А своеобразие Егоркиного тунеядства заключалось в том, что, если ему приходилось что-нибудь делать для себя, — тут уж никакого лентяйства.

Или, к примеру, писал Егорка Хряков прямо-таки потрясающе безграмотно, грязно и некрасиво, зато вот считал замечательно. Правда, и считал-то он довольно своеобразно опять же.

Вот полюбопытствуйте, пожалуйста, уважаемые читатели.

Ещё в первом классе спрашивает Егорку Хрякова учительница: сколько будет шесть плюс два?

Он глазки прищурит, губами быстренько-быстренько пошевелит и ласково отвечает: восемь.

Как, по-вашему, уважаемые читатели, он сосчитал? Или просто помнил, что шесть плюс два будет восемь?

Нет, нет! Сосчитал Егорка Хряков вот так. У меня, мол, было шесть рублей, а я шёл по улице и нашёл, умница, два, стало у меня восемь!

Или классе во втором спросит Егорку Хрякова учительница: сколько будет, если из двадцати одного вычесть двенадцать?

Тогда он глазки прищурит, губами быстренько-быстренько пошевелит и зло ответит: девять!

Как, по-вашему, уважаемые читатели, он это сосчитал? Или просто помнил, что, если из двадцати одного вычесть двенадцать, будет девять?

Нет, нет! Сосчитал Егорка Хряков вот так. Была, мол, у меня двадцать одна копеечка, а я, дурачок-разиня, двенадцать копеечек потерял, и осталось у меня, недотепы, всего девять! Вот так арифметика!

Ну, а как он, по-вашему, уважаемые читатели, делал умножение? Оригинальнейшим, я вам скажу, способом.

Сколько будет дважды три? Всем известно, что шесть. А у Егорки Хрякова в воображении сразу возникала такая приятнейшая картина: ему, сестренке и младшему брату дали по два яблока, а он, герой, взял да и отобрал у родственников фрукты — стало у него шесть!

Ну и арифметика!

С возрастом Егорка Хряков всё больше самооболванивался, и это привело его не только к тупоголовию, то есть к полнейшему нежеланию и неумению думать, но и к вреднейшему решению: жить лишь для себя, заботиться лишь о себе.

А когда он сменил себе имя на Жорж, то сообразил: кроме лёгкой работы, есть легчайшая (найди её!), кроме легчайшей работы, есть наилегчайшая (найди её!) и т. д.

Свою трудовую деятельность Жорж Хряков начал с торговли квасом и газированной водой. Занятие это нравилось ему особенно тем, что работал он сидя.

Вы, уважаемые читатели, вполне резонно можете спросить: а почему он к школе никак приспособиться не мог, бросил её полуграмотным недоучкой?

Ответ простой: лёгкой учёбы не бывает, а для лентяев она особенно трудна, тяжела и даже невыносима.

Но так как Жорж Хряков хорошо умел считать, а самооболванивание позволило ему относительно быстро научиться хитрить и жульничать, то жизнью своей и сидячей работой своей он был вполне доволен.

И горько жалел Жорж Хряков об одном: никто ему, кроме своего брата оболванца, не завидовал. А ведь Егорка Хряков ещё в школе мечтал, чтобы ему все завидовали, особенно отличники, чтобы знали они, что жить надо совсем не так, как они живут. И тогда, ещё в школе, никто Егорке Хрякову не завидовал, кроме самых отъявленных двоечников, и сейчас никто не завидовал Жоржу Хрякову, кроме самых отпетых оболванцев.

Очень его это огорчало и даже тревожило. Ведь он стремился доказать, что быть таким, как он, и выгоднее, и интереснее, и почетнее, чем быть нормальным человеком. Ему хотелось, ему прямо-таки требовалось, чтобы его ставили в пример другим! Чтобы у него люди учились жить! Ведь это было бы торжеством самооболванивания!

И сидел бы себе Жорж Хряков, и торговал бы себе квасом и газировкой, но судьба распорядилась иначе и не в его пользу, а он этого-то сразу и не заметил.

Дело в том, что за выдающиеся показатели по продаже кваса и газировки населению Жоржа Хрякова послали учиться на курсы поваров.

Эх, если б только он знал, чем всё это кончится, никуда бы он и никогда бы он от своей бочки с квасом не двинулся!

А он поначалу возгордился, поднял кверху нос, сменил грубую фамилию Хряков на гораздо более нежную — Свинкин. Заодно сменил он и отчество Романович на красивое — Робертович.

Вот так примерно Егорка Хряков превратился в Жоржа Робертовича Свинкина.

На курсах поваров ему пришлось очень худо. Работать он привык сидя, а тут ещё от сверхобильной пищи Жорж Свинкин начал стремительно толстеть и за короткий промежуток времени до того растолстел, что ему врачи буквально приказали заняться спортом.

Долго выбирал он себе вид спорта полегче и в конце концов решил попробовать быть голкипером. Подумалось Жоржу Свинкину, что стоять в воротах всё-таки легче, чем бегать, прыгать, грести, крутить педали и т. д. Болельщики прозвали его Дыркой, потому что из десяти мячей, посланных в ворота, он пропускал что-то около девяти с половиной.

Естественно, что из команды Жоржа Свинкина отчислили, чему он был чрезмерно рад. Отчислили его и с курсов поваров и направили работать официантом, сколько он ни просился обратно к бочке с квасом.