Лев Давыдычев - Многотрудная, полная невзгод и опасностей жизнь Ивана Семёнова

— Не надо, — еле слышно ответила бабушка, — врачи тут не помогут. Обидели меня.

— Кто? — спросил Иван.

— Все. Вся наша семья. Никому я, видите ли, не нужна. Вот и сидите без обеда. Узнаете, как без меня-то.

— Значит, я голодным буду? — голос у Ивана дрогнул. — За что?

— За то, что против бабушки пошёл — И она закрыла глаза.

Иван с Аделаидой постояли, постояли и ушли на кухню.

Сели. Помолчали.

— Да-а, — протянул Иван, — дела. А всё из-за того, что один раз человек проснулся утром сам. — И он рассказал об утренней истории.

— Есть выход из положения, — подумав, решительно заявила Аделаида. — Надо приготовить обед.

— А что будет с бабушкой?

— С бабушкой будет плохо. Но иначе нельзя. Её тоже надо воспитывать. Иначе она тебя избалует до безобразия.

— Во-первых, — сказала Аделаида, — тихо. Во-вторых, не хныкать. Представь себе, что мы на необитаемом острове. Если не сумеем быстро, без шума приготовить пищу, то погибнем.

Велика ли важность — начистить картошки?

Оказалось — велика.

Картошка-то круглая, и так ей хочется выскользнуть из ваших рук и укатиться под стол! Вы за ней прыг, а на плечах-то у вас голова, и вот эта голова старается обо что-нибудь стукнуться.

Нож не режет картофелину, но с удовольствием режет ваши пальцы. Еле-еле успеваешь их отдёрнуть.

— Молодец, — сказала Аделаида, когда Иван расправился со второй картофелиной. — Осталось ещё штук десять.

А у Ивана от обиды и злости руки тряслись. Он решил: если картофелина выскользнет, ползать он за ней не будет — возьмёт другую.

Но картошка была его хитрее.

Она выскальзывала только тогда, когда кожуры на ней почти не оставалось. Сами понимаете, что бросать такую было жалко.

И до того Иван разозлился, что твёрдо решил: «Все пальцы себе отрежу, а ни одну картошку больше не выпущу!»

Испугалась картошка, больше из его рук не выскальзывала.

— Ванечка, — позвала из комнаты бабушка.

— Ничего ей не говори, — прошептала Аделаида.

— Посиди со мной, — попросила бабушка, — скучно мне. Есть-то хочешь?

— Очень.

— А есть-то нечего, — весело сказала бабушка. — А я ещё пять дней болеть буду.

Когда Иван вернулся из комнаты, на кухне уже вкусно пахло борщом.

— Ох, и попадёт… — испуганно прошептал Иван.

— Если ты очень труслив, — сказала Аделаида, — свали всё на меня.

— Нетушки! — горячо отказался Иван. — А кто картошку чистил? — И с гордостью понюхал воздух.

— А что, если нам сейчас и уроки сделать? — спросила Аделаида. — Понимаешь, как будет здорово?

— Понимать-то я понимаю, — с кислой миной ответил Иван и честно признался: — Да уж больно мне неохота.

— А ты думаешь, мне хочется за уроки браться? Как бы не так. Я иногда даже реву. До того не хочется. Зато когда я уроки сделала, я — свободный человек.

— Свободным-то человеком я быть люблю, — сказал Иван.

— Вот для этого и надо уроки учить. И ещё учти: если ты во втором классе к урокам не привыкнешь, то потом тебе будет просто беда. Привыкай сейчас.

— Я привыкаю, — Иван тяжко вздохнул и опять понюхал воздух: очень уж вкусно пах борщ.

— Это ещё что такое?! — на пороге стояла бабушка. — Это что ещё за безобразие?! Это как называется?!

— Борщ, — ответили Иван и Аделаида.

— Борщ? — переспросила бабушка, открыла крышку и ударила ею о кастрюлю, как барабанщик медными тарелками. — Кто варит?

— Я, — ответили Иван и Аделаида.

— Та-ак, — грозно протянула бабушка, — понятно. Издеваетесь?

— Наоборот, — сказала Аделаида. — Как раз наоборот. Не о том он беспокоился, чтобы самому поесть, а о том, чтобы вас, больную, накормить.

— Да ну?! — удивилась бабушка. — Золотце ты моё бесценное!

Она хотела обнять внука, но он вырвался и сказал:

— Я, между прочим, картошку чистить научился.

Бабушка всплеснула руками, укоризненно покачала головой и проговорила:

— Так, так… Значит, зря я болела? Значит, мне и поболеть нельзя? В другой раз я заболею, а он и бельё стирать научится, и пельмени стряпать, и варенье варить?! Кому я тогда нужна буду?

— А помощника вам разве не надо? — спросила Аделаида. — Разве вы не хотите, чтобы он вам помогал?

— Может, и хочу, — бабушка улыбнулась, понюхав, как пахнет борщ. — Но раньше-то я была незаменимая?.. Да мало ли, что было раньше. Давайте-ка лучше борщ есть. Проголодалась я, пока болела.

Иван съел три тарелки.

Аделаида ушла домой, взяв с Ивана честное слово, что он и сегодня сам приготовит домашние задания.

Злой сидел Иван.

Эх, придумать бы такую специальную ручку, чтобы сама уроки делала! Колпачок бы с неё снял, положил бы её на тетрадь — и поехала! Вжик-вжик, чик-чирик — готово домашнее задание!

Или бы специальную машину изобрели: сунул бы в неё тетрадь — тр-тр-тр-тр-тр! — готово домашнее задание.

Или бы ещё такой прибор сделали: трахнул бы им по голове, и она что угодно запомнила бы. Трах — правило запомнил, трах — стихотворение запомнил, трах, трах, трах — вот это учёба!

Иван ойкнул, потому что, размечтавшись, стукнул себя кулаком по голове.

— Гвардии рядовой Иван Семёнов! — скомандовал он. — На упражнение по русскому языку вперёд — марш!

Если бы кто-нибудь в это время подставил ухо к дверям, то подумал бы, что Иван с кем-то борется — так громко он пыхтел. Он врезался грудью в стол и высунутым языком чуть-чуть не касался страницы. Нагни он голову ещё на полмиллиметра ниже, и лизнул бы строчку.

А лень-матушка стояла рядом и нашёптывала:

«Бедненький, несчастненький! Пожалеть тебя, кроме меня, некому. Иди-ка лучше побегай. Или спать ложись. Я тебе песенку спою, сказку расскажу».

«Уйди ты от меня, — отвечал Иван, — и без тебя тошно».

«Никуда я от тебя не уйду, — говорила лень-матушка, — друзья мы с тобой на всю жизнь».

Каждая буква давалась Ивану с трудом, и когда он поставил последнюю точку, рук поднять не мог.

«Не мучь ты сам себя, — шептала лень-матушка, — заболеть ведь можешь. Умереть ведь можешь».

— Гвардии рядовой Семёнов! — скомандовал Иван. — В атаку на примеры — марш!

И лень-матушка исчезла: видеть она не могла тех, кто добрым делом занят. (Между нами говоря, ушла она не так уж и далеко, всё ещё надеясь, что уговорит Ивана.)

А он побеждал пример за примером.

И хотя они сдавались не сразу, но — сдавались.

А когда сдался последний пример, Иван вскочил и заплясал. Он прыгал по комнате и что-то кричал, а что — и сам не мог понять.

Вот как радовался!