Яков Тайц - Находка

— А, это я знаю! Это вроде рыбы, такие большущие…

— Ага… Смотрим — а Москва вся целёхонька! И только стекло хрустит под ногами. Это от волны…

— От какой волны, Лёша?

— От взрывной… от воздушной. В общем, от фугаски.

— От какой фугаски?

— Ну, от бомбы. Ладно, потом… Идём. Дошли до нашего переулка, и вдруг мама меня как дёрнет за руку, как закричит: «Батюшки, Лёшенька, да что ж это!» Я смотрю, Танька, вижу — нашего дома, вот где мы жили, нету. То есть он есть, только это уже не дом, а просто развалины. Крыша пробита, стена обвалилась, и всё вот так вот исковеркано.

Таня крепче прижалась к Лёшиным коленкам и повела плечом:

— Как страшно!

— Ещё бы не страшно! Если б не папа, если б мы его провожать не пошли, нам бы всем тогда конец был…

Таня посмотрела на Лёшу:

— Какой конец?

— Обыкновенный конец — и всё. Выходит, папа нас всех спас тогда. Ты заплакала. Даром что такой клоп была, а поняла, что дом разбомбили. Даже я и то заревел. А мама говорит: «Деточки, не плачьте! Это ещё счастье, что никого дома не было», А у самой слёзы.

— А я никогда не видела, как мама плачет, — сказала Таня.

— И я, — сказал Лёша. — Только когда извещение получили…

Лёша снова замолчал. В комнате стало совсем темно и тихо. Только снизу, со двора, с улицы, доносились весёлые голоса неугомонных ребят, звонки трамваев, гудки машин — весь обычный гул огромной Москвы.

Зимой его меньше слышно, но летом, когда окна открыты, этот шум не прекращается ни на минуту. И даже если глубокой ночью встанешь и прислушаешься, обязательно услышишь невнятный, но ровный, бодрый гул — гул Москвы.

— А потом что? — сказала Таня.

— Потом ничего. Походили мы около развалин, вытащили, что смогли: папин стол, диванчик этот, игрушки-погремушки твои. Потом пошли в райсовет, ночевали у каких-то соседей, а потом нам эту квартиру дали, в новом доме…

Таня сказала:

— А я знаю… А я знаю, почему от папы письма не было.

— Почему?

— Знаю: потому что он по старому адресу писал, а мы уже в новом доме жили.

Лёша махнул рукой:

— Чудила ты! Будто мама не ходила на почту, будто не спрашивала!

— А может, оно где-нибудь затерялось.

— Не знаю, Танька. А может, папа просто не успел его написать. Ведь на войне знаешь как: командир даст приказ — бей врага, и ни шагу назад!

Лёша долго рассказывал. Таня слушала его и всё старалась вспомнить папу. И порой ей казалось, что вот ещё немножко, ещё чуточку — и она его всё-таки вспомнит.

Наконец пришла мама. Она вошла в комнату, увидела, что темно, стала нашаривать на стене выключатель и сказала:

— Ау, птенцы! Где вы тут?

В комнате сразу стало очень светло. Лёша и Таня щурили глаза и смотрели на маму. Таня подбежала к ней:

— Почему так поздно?

— Надо было, дочка. А вы что же это, опять на подоконнике сидели!

— Мама, мы ведь уже не маленькие.

— Знаю я таких немаленьких! И почему в потёмках, как совы?

— Просто так, — сказал Лёша. — Вспоминали всякое…

Мама поставила в угол сумку, сняла жакетку:

— Вы что ж это, не ужинали ещё? Ах вы такие-сякие, живо за стол! Я сейчас…

Она пошла к себе в комнату переодеваться. А Лёша с Таней стали подавать на стол: три тарелки, три чашки, три ложки — всё по три.

Потом сели ужинать. Хорошо, когда мама дома, сидеть за столом, покрытым белой скатертью, под яркой лампой… Лёша пил чай из стакана с подстаканником, а мама с Таней — из чашек. Ужинали молча, потому что папа не любил, когда за едой болтают. Говорили только самое необходимое: «Лёша, отрежь Тане хлеба», «Таня, подай чашку», «Мама, подлей горяченького»…

После ужина Лёша с Таней вымыли посуду — три тарелки, три ложки, всё по три, — смахнули крошки со скатерти, подмели, причём Таня держала совок, а Лёша заметал на него мусор.

Когда всё было кончено, мама сказала:

— Так, молодцы! А теперь давайте устроим семейный совет.

Таня очень любила семейные советы. Она закричала:

— Ой, скорей, давайте!

И вот все втроём уселись на старый плюшевый диван: мама, конечно, посерёдке, а Лёша с Таней — по бокам. Мама накинула на плечи белый шерстяной платок с длинными кистями, а Таня прижалась к маме и прикрылась уголком этого платка.

— Значит, так. Была я сегодня в райсовете. Секретарь говорит: «Лидия Мироновна, вот вам путёвка в сердечный санаторий „Зелёный шум“, здесь, под Москвой. Вам, как жене погибшего фронтовика, бесплатно. Ехать через два дня». Посмотрела я на эту путёвку и говорю: «Спасибо, товарищи, но как же я своих птенцов-то оставлю?» А секретарь говорит: «Ничего, они у вас уже большие, две недели пробудут и без мамы, ничего им не сделается». Вот, «большие», давайте совет держать: управитесь вы тут без мамы или нет?.. Таня, да не рви ты на мне платок, пожалуйста!

Пока мама говорила, Таня всё заплетала косички из кистей на платке. Наверно, косичек двадцать заплела.

Она отпустила платок и в упор посмотрела на маму. Как же так? Как же это мама уедет на целых две недели? Как же без неё быть? А кого они с Лёшей по утрам будут провожать в библиотеку, кого встречать по вечерам? Нет, нет, две недели это слишком долго, это всё равно что целый год! Она вскочила:

— Я…

И вдруг прикрыла рот рукой. Она подумала: «А почему это я первая должна говорить? Пускай вперёд Лёшка скажет. Ишь хитрый какой: сидит и молчит. Ведь он старше. Если он скажет, чтобы мама осталась, она его скорей послушает. Всё-таки он мужчина — и чай пьёт с подстаканником и всё такое».

Она сказала:

— А почему я первая? Пускай вперёд Лёша скажет. И всё!

И она снова села подле мамы и давай расплетать шерстяные косички, которые она только что старательно заплетала.

Мама повернулась к Лёше:

— Что ж, твоё слово, сын!

Лёша поднялся, засунул руки в карманы и стал ходить взад и вперед по комнате широким, размашистым шагом, как папа. Потом он остановился перед мамой и сказал:

— По-моему, вопрос ясен. Тебе надо ехать, факт! А мы тут управимся. Если что сварить, я сумею. Помнишь, какой я тогда зимой суп сварил?

Мама улыбнулась, а Таня сморщилась:

— Такой солёный был, что до сих пор во рту противно!

— А зачем ты солила? — сурово спросил Лёша. — Кто тебя просил!

— А почему ты не сказал, что уже солил?

— Ладно, будет вам, — сказала мама и повернулась к Тане: — Ну-с, дочура, а ты что скажешь?

Таня молчала. Она растерялась и не знала, что сказать. Вот так Лёша! Выступил, называется!

— Танюша, поскорей, — сказала мама, — а то спать пора.

Таня встала и тоже начала ходить по комнате.

— Я сначала думала не так, — сказала Таня, — потому что без мамы нельзя. Как мы это будем без мамы, я себе даже не представляю.

— Ну да, — сказал Лёша, — вас надо ещё с ложечки кормить!