Лидия Чарская - Джаваховское гнездо

Машинально Даня принимает ее. Все пятеро идут в кунацкую, где уже собрались гости, приехавшие на праздник Нины Бек-Израил.

— При виде этих прекрасных горийских звезд меркнет скромно месяц Востока!

С уст молодого еще красавца-джигита срывается этот возглас.

И взгляды присутствующих обращаются на дверь. Четыре молоденькие девушки, из которых старшей, Селтонет, только шестнадцать лет, невольно останавливаются на пороге. Глаза разбегаются от всей этой пестрой, нарядной толпы.

О, сколько здесь гостей! Здесь и «европейские», и «азиатские» гости, как их называет Валентин.

Все интеллигентные жители Гори с женами и детьми, офицеры ближайших полков с их семьями, холостая молодежь, барышни и не то татары, не то грузины в национальных костюмах, каких еще не встречала до сих пор Даня.

Один из гостей, сидящий около молоденькой красавицы в богатом восточном наряде под кисейной чадрой, приветствует вошедших в кунацкую девочек:

— Будьте так же прекрасны всегда!

— Ага Керим, да будут дарованы тебе и твоей милой Гуль-Гуль долгие годы за то, что приласкал моих деток! — отвечает ему княжна Нина, встает с тахты и низко кланяется молодому джигиту и его красавице — соседке.

— Ага Керим видит, как горный ястреб… Он замечает новую звездочку среди прежних планет, — говорит снова джигит.

Его красивое, умное и смелое лицо улыбается Дане. За ним стоят Сандро и Селим и ловят каждое его слово. В своих белых новых бешметах, ловкие, подвижные, юные, они особенно торжественно — праздничны нынче. Глаза Сандро горят, как факелы. Он издали следит за малейшим движением «друга», стараясь предупредить каждое желание Нины.

— Кузен Андро, — говорит последняя, встав со своего места и взяв под руку есаула, — и ты, ага Керим, мой кунак, и ты, Гуль-Гуль, моя молоденькая тетка, позвольте представить вам мою новую питомицу. Ее зовут Даня Ларина. Даня, дитя мое, не смущайся! Подойди к моим друзьям! Познакомься с ними.

Черная, в траурном скромном платье, фигурка Дани отделяется от дверей. Глаза гостей направлены к ней. Здесь, на Востоке, среди горийских девушек трудно встретить такую белокурую, хрупкую, с синими глазами. От нее веет изяществом. Легкая, как греза, со своими горделиво изогнутыми бровями, она очень хороша собой.

— Прелестная девочка! — говорит, лорнируя ее, княгиня Тамара Саврадзе, родственница княжны Нины, замужняя сестра Андро.

— Она похожа на валькирию! — роняет тучный полковой командир, старый казак из Мцхета.

— Да, на девушку из скандинавской сказки! — вторит его жена, мечтательная маленькая особа.

Гуль-Гуль, жена аги Керима, ровесница хозяйки дома, ее родная тетка, сестра родного отца Нины, со свойственной ей живостью лепечет на ломаном грузинско-русско-татарском языке:

— О, какая красоточка! Джаночка! Светик жизни моей! Изумрудный, алмазный камешек из перстня Аллаха! Поцелуи меня, весенняя лилия Карталинских долин!

И прежде нежели успевает что-либо произнести в ответ Даня, она чмокает ее прямо в губы, а затем, внезапно смутившись, закрывается чадрой.

Керим поднимается с места.

— Если между северными девушками у тебя на родине есть еще хоть одна такая, как богата должна быть ваша прекрасная страна, — говорит он ласковым голосом, улыбаясь, Дане.

Даня привыкла к выражениям восторга. Там, в концертных залах, со своей арфой, она успела их выслушать многократно. Похвалы не новость для нее. Но этот татарин-джигит с величественной осанкой говорит так образно и красиво, с самодовольной улыбкой.

Недовольна только Нина. Ее черные брови сдвигаются близко. Она хмурится и говорит:

— Спасибо за ласку, дорогие гости, но вы совсем мне захвалите девочку. Это не годится.

— Я вполне согласен с вами, кузина: хвалить следует осторожно за личные достоинства, а не за хорошенькое личико, — раздался чей-то голос за плечами Дани.

Это говорит князь Андро — высокий казак-есаул, с черными усами, с задумчивым глубоким взором темных глаз, с серьезным лицом и шрамами вдоль щеки и над бровью.

— Князь Андро верен себе, — отзывается кто-то, — он не любит тратить даром похвалы.

— Вы правы, — отвечает, не сводя глаз с Дани, князь Андро.

По лицу девочки пробегает улыбка.

Он не знает еще, этот грузинский князек, какая она талантливая музыкантша. И она чуть заметным наклонением головы отвечает на его привет.

К князю Андро, или Андрею, как его иногда называют, незаметно подкрадывается Селтонет.

— Ты хорошо сказал это, — говорит она шепотом, поблескивая хитрыми глазами, — ты хорошо сказал. Красота дается самим Творцом и белокурые, как облака на небе, локоны тоже, и очи синие, как Восток и горные цветы. А доброго никто еще не видал от русской. Клянусь! Еще никто не видал!

— Молчи, в тебе говорит зависть, Селтонет! — незаметно шепчет ей Маруся. — Даня — сирота, недавно потеряла мать, не успела еще хорошенько и познакомиться с нами. Ни доброты ее, ни души ее самой ты еще не успела узнать, — добавляет добрая маленькая казачка. Она говорит это тихо, чтобы услышала ее одна только кабардинка. Но Валентин, каким-то чудом очутившийся подле, слышит тоже.

Когда «друг» отходит к гостям, он наклоняется к смуглому личику татарки и шепчет, щуря свои насмешливые глаза, шутливо, без всякой злобы:

— Что, скушала, очаровательная султанша! В другой раз не сунешь куда не надо свой длинный носик! Нет!

— Валь! Валь! И тебе не стыдно! — замечает Гема.

— Ах, ты! И эта теперь запела! Святоша наша плакать собралась! Пожалуйста, не разводите сырости, прелестная Гема! Праздник «друга» мог бы пройти без дождя.

И, пожав плечами, Валь отходит в сторонку, туда, где цветник барышень и молодых людей. Валя особенно здесь любят как сдержанного, всегда остроумного мальчугана. И его всегдашний спокойный вид, делающий его похожим на переодетого принца, и язычок, порой острый, как бритва, — все это влечет к нему сердца. Князь Андро Кашидзе отзывает его в сторону.

— Мой мальчик, как идут твои дела? — спрашивает Андро.

— «Друг», я и Сандро читаем теперь греческую мифологию, — отвечает Валя. — Сандро от нее в восторге, а я нет.

— Почему?

— Греки поклонялись богам, как людям. Их боги были те же люди, почти подобные им. Разве можно поклоняться людям, князь?

— А разве ты бы не мог делать этого, Валя?

— Нет! Поклоняться людям, нет! Ни за что, князь!

— А «другу»? Или ты не поклоняешься княжне Нине, ее уму, сердцу, доброте?

— Я уважаю, ценю и люблю «друга», князь. Она все знает. Но когда я буду такой же взрослый, как она, я постараюсь знать не меньше. Стало быть, я должен буду поклоняться и себе. Хорошо ли это? Скажите!