Лидия Чарская - Люда Влассовская

На душе у меня вдруг сделалось как-то холодно и тоскливо. Какой-то необъяснимый страх незаметно прососался в сердце и заставил его биться учащеннее и тревожнее обыкновенного. Нежелательное воспоминание о вчерашнем рассказе Вольской особенно настойчиво лезло в голову. Дрожащими руками втискивала я ноты в папку «Musique», которую, как нарочно, долго не могли связать мои дрожащие пальцы. Легкий стук в стекло (двери в селюльках были всюду стеклянные) ужасно обрадовал меня.

«Слава Богу, не все наши убежали… Рая Зот пришла за мною! — подумала я и весело крикнув: — Сейчас, Раиса, иду!» — завязала последние тесемочки на портфеле и обернулась к двери.

Ледяной ужас сковал мои члены. Прямо против меня, прижимаясь бледным лицом к стеклу и пристально глядя мне прямо в глаза яркими, горящими, как уголья, глазами, стояла высокая, худая, как тень, женщина в черном платье.

Я не могу точно определить того чувства, которое охватило меня при виде призрака, так как я не сомневалась ни на минуту, что это был действительно призрак. У живых людей не могло быть такого бледного, худого лица и таких странных, блуждающих глаз. Я видела сквозь стекла двери, как они горели — эти страшные глаза, остановившись на мне каким-то хищным, диким взглядом… Улыбка кривила губы… страшная, как смерть, улыбка…

Я стояла как заколдованная, не смея ни двинуться, ни крикнуть… Я с ужасом ждала, чего — сама не знаю… но чего-то рокового, неизбежного, что должно было свершиться здесь, сейчас, сию минуту…

Ручка двери зашевелилась… Еще секунда — и черная женщина стояла на пороге, протягивая ко мне костлявые, худые руки, белые как снег.

«Выскочить из номера и убежать без оглядки!» — вихрем пронеслось у меня в мыслях. Но ни убежать, ни спастись я не могла. Черная женщина стояла в пяти шагах от меня, загораживая выход, и, казалось, читала все мои сокровенные мысли…

Вдруг она двинулась ко мне, бесшумно скользя, почти не отделяя ног от полу. Еще минута — и две худые, холодные руки легли мне на плечи, а черные глаза, горящие, как два раскаленных угля, смотрели мне в глаза своими громадными зрачками. И вдруг глухой, низкий голос женщины не то простонал, не то проговорил с тоскою:

— Куда? Куда они ее дели?

Новый ужас заледенил теперь все мое существо. Черная женщина заговорила… С ее бледных, почти безжизненных уст срывались теперь странные, дикие слова, перемешанные с воплями и стонами. Бешено сверкали на меня два огненных глаза, костлявые пальцы до боли впивались мне в плечи, а губы выкрикивали отрывисто и глухо.

— Я знаю… о, я знаю, где она… ее убили сначала, я видела нож, которым ее зарезали… потом ее закопали… живую закопали… теплую… она могла бы еще жить… Ее могли бы спасти… она дышала… Но ее опустили в яму и придавили землей… Почему они сделали это?.. Их дочери, сестры, жены живут, радуются, дышат! А она, такая юная, такая красивая, должна лежать и томиться под белым крестом… Я знаю, что она жива! Знаю… Я слышу, она говорит: «Мама! За что меня убили? Мама, накажи моих палачей, моих убийц!» Накажу, моя крошечка, моя невинная голубка, моя радость! Я отомщу им за твою гибель! Будь покойна, радость моя, будь покойна… Ты должна была жить, а не их дети, их тщедушные, жалкие, болезненные дети! Так пусть же гибнут и они, пусть и они ложатся под белый крест, пусть и их давит земля! Я хочу! Я должна быть справедлива!

И с этими словами она с ужасной, блуждающей улыбкой заглянула мне в лицо.

Сомнений не было. Передо мною стояла безумная. Я ничего не поняла из ее бессмысленного лепета, но инстинктом почувствовала, что мне грозит смертельная опасность. Движимая чувством самоохраны, я сбросила ее руки с моих плеч и кинулась за рояль, в противоположный угол селюльки…

Тихий, торжествующий смех огласил крошечную комнатку… Сумасшедшая в три прыжка бросилась ко мне и схватила меня за горло… В углах ее рта клокотала розовая пена, глаза почти вылезли из орбит. Я сделала невероятное усилие и еще раз вывернулась из ее рук.

Тогда началась бешеная травля. Я бегала как безумная вокруг рояля, опрокинув табурет, попавшийся мне навстречу. Безумная гналась по пятам за мною, испуская от времени до времени какие-то дикие вопли и стоны. Я чувствовала, что от быстроты ног зависело мое спасение, и все скорее и скорее обегала рояль. Но мало-помалу усталость брала свое, ноги мои подкашивались, голова кружилась от непрерывного верчения в одну сторону… еще минута — и безумная настигнет меня и задушит своими костлявыми руками… Отчаяние придало мне силы. Я сделала невероятный скачок, опередила черную женщину и, бросившись к двери, выскочила из селюльки. В ту же минуту дикий вопль потряс все помещение селюлек. Такой же, но более тихий вопль раздался снизу, и в ту же минуту бледная как смерть Арно вбежала мимо меня в номер и бросилась к безумной.

— Дина! Дина! — рыдала она, схватив в объятия черную женщину. — Дина! Дина! Очнись, успокойся, голубка! Здесь только друзья твои!

При первых же звуках этого голоса безумная разом затихла и покорно прижалась к плечу Арно головою, точно ища защиты.

— Влассовская, — зашептала последняя, и я удивилась новому выражению ее лица — скорбному, молящему и растерянному, — она не причинила вам вреда, не правда ли?

— О, будьте покойны, mademoiselle! — отвечала я, еще еле держась на ногах от страха и робко косясь на черную женщину, застывшую без движения в объятиях классной дамы.

В ней ничего уже не было теперь ни зловещего, ни ужасного. Горящие до того, как уголья, глаза безумной как-то разом потухли и бессмысленно-тупо смотрели на меня… На губах играла улыбка, но уже не прежняя, страшная, а какая-то новая, жалкая, виноватая, почти детски-застенчивая улыбка… Она еще более осунулась и побледнела и стала еще более похожею на призрак…

М-lle Арно осторожно взяла ее под руку, и мы все трое вышли из селюлек.

Я тихо шла за ними. Уже поднимаясь по лестнице, Арно обернулась ко мне:

— Моя бедная сестра напугала вас!.. Простите ли вы ее, Люда?

Сестра? Так черная женщина оказывалась сестрою нашей m-lle Арно, нашей классной дамы!

— О, mademoiselle, — тихо произнесла я, — не беспокойтесь, все окончилось благополучно, слава Богу.

— О! — вздохнула Арно сокрушенно. — Я хлопочу не за нее… Ей нечего беспокоиться, она душевнобольная, Люда, и не понимает даже того, что вы теперь говорите… Три дня тому назад ее привезли сюда родственники, чтобы поместить в больницу… и я временно оставила ее у себя… Я просила об этом Maman, сказав, что она поражена тем тихим безумием, которое не приносит вреда… И это была правда, так как сегодняшний припадок случился с нею в первый раз со времени ее болезни. Я прошу вас, Люда, не говорить никому ни слова о случившемся… Вы ведь не захотите причинять мне зла? Ведь если княгиня узнает о том, как вас испугала моя несчастная сестра, весь гнев ее обрушится на меня. Я знаю, Люда, вы добрая девушка и исполните мою просьбу. В свою очередь я отплачу вам тем же… Вы не нуждаетесь в снисхождении, потому что безупречны в поведении и прилежании, но ваш друг Запольская… вы понимаете меня?..