Любовь Воронкова - Алтайская повесть

Вот молодой скакун Вальс. У него добрые, ясные глаза, и сам он весь словно бархатный. К нему Чечек, пожалуй, вошла бы, но он пуглив и сразу бьет копытом.

А вот еще одна скаковая лошадка – Кремень, ярко-рыжая, с белыми ножками. Чечек видела не раз, как Кремень берет препятствия и как тренер Николай Андреевич учит его ходить испанским шагом – вытягивая переднюю ногу. Это был шаг торжественный, церемониальный, но Кремень никак не мог научиться. А когда у него получалось, тренер давал ему сахару…

– Отец, а почему ты не боишься к ним входить? – спросила Чечек. – Я вот никаких лошадей не боюсь, а жеребцов боюсь – они злые! Смотри, смотри, как Богдыхан уши прижимает.

– Не боюсь я их потому, что они меня знают и я их знаю. Ведь к лошади тонкий подход нужен. К одной, например, надо войти, крикнуть на нее: «Стоять!» – она и замрет. Чувствует – хозяин пришел. А на другую так вот крикнешь – она повернется да и хватит тебя зубом. Значит, характер такой гордый. Ну, этой, может, надо сахару принести или овсеца. А третья любит ласку. Вот к Раскату войдешь и только скажешь ласково: «Раска-а-ат!» – и погладишь его, а уж он сейчас к тебе морду протянет и начнет тереться об руку или о плечо… Вот когда ты у меня будешь зоотехником или ветеринаром, то прежде каждую лошадь изучи и запомни: у этой такой характер, а у этой другой характер – ведь они у нас всякие бывают!

– Это Яжнай будет изучать… – тихо возразила Чечек.

В это время Яжнай вбежал в конюшню:

– Здравствуй, отец! Уже накормил? Ну, как лошади? Я дам овса Богдыхану… Смирно, Богдыхан! Ну!

Яжнай смело вошел в стойло к Богдыхану, который косился на него, прижав уши. Яжнай, не обращая внимания на его угрожающий взгляд, насыпал овса и положил руку на его крутую шею. Богдыхан затанцевал, но под рукой Яжная скоро притих и потянулся к овсу.

– Вот, дочка, видела?.. Яжнай будет хороший лошадник. Учись!

– Я не буду лошадником, – тихо сказала Чечек, – это Яжнай будет. А я – нет. Я буду совсем другое дело делать.

– О, совсем другое? А какое же это другое дело, дочка?

– Я буду сады сажать.

– Что?

– Я буду сады сажать, отец. Сады, сады! Я буду яблони сажать, чтобы у нас в горах тоже сладкие яблоки росли!..

Чечек в тот же день обежала весь поселок. Навестила соседей, повидалась с подружками, подралась с Петькой – ветеринаровым сыном: Петька щеголял перед ней на гнедом Ветерке и не дал прокатиться.

Пестрые, полные маленьких событий побежали дни. Чечек бегала вместе с Петькой и Катей, дочкой заведующего свинофермой, в дальние загоны, куда пригоняют на ночь свиней. Они смотрели, как шло по горам огромное стадо: и свиньи, и поросята, и большие свирепые хряки. Свиньи рыли землю, хрюкали, толкали друг друга толстыми боками…

Бегали и на овечью ферму, где в это время стригли овец. Смотрели, как рабочие электрической машинкой снимали с овец их пушистую шубу. После стрижки оголенная овца, жалкая и смешная, вскакивала на ноги и, жалобно блея, убегала в дальний угол загона, а на земле оставалась воздушная кучка белой шерсти.

И всем своим друзьям и всем знакомым Чечек без конца рассказывала о своей новой школе, о белом доме, который стоит у подножия Чейнеш-Кая, на берегу большой реки Катуни. И скоро уже на всем конном заводе знали, какой у них в школе строгий директор – строгий и добрый, и какая хорошая у них Марфа Петровна, и какие подруги у Чечек, и как долго Чечек думала, что Алешка Репейников – злыдня, а он и не злыдня вовсе, а даже хороший пионер…

Рассказывала она и о яблонях, которые цвели белым и розовым цветом, о садах, где созревают яблоки и груши, о своем школьном садике, зазеленевшем на берегу Катуни…

Но о чем бы ни рассказывала Чечек, она не забывала упомянуть о друге своего брата – Кенскине. И если верить словам Чечек, то не было на свете человека лучше, умнее и добрее, чем друг ее брата Кенскин Кандыков!

Июль уже отсчитал добрую половину своих дней, в Горно-Алтайске доцветали яблони и завязывались плоды, ребятишки гурьбой бегали купаться за город на реку Майму, а в горах люди ходили в овчинных шубах и в домах жарко топились печи. Дули ледяные ветры, и Чечек, плотно запахнув шубейку, долго смотрела, как на дальних вершинах крутилась снежная метель, оставляя среди зелени снежные сугробы.

Чечек стояла под серебристым дранковым навесом конюшни, смотрела, думала… Сколько гор у них на Алтае! Горы со всех сторон окружали поселок, а за горами еще горы – темно-зеленые, темно-синие, лиловые и самые далекие – голубые, тонкие, воздушные очертания голубых вершин – голубой Алтай.

А как будут расти здесь яблоньки, когда и летом по горам снег метет?..

Из конюшни вышел Петькин отец – ветеринар Павел Иванович. А по дороге от зернохранилища показался старый сторож Бадин-Яш.

– Холодно, Бадин-Яш! – сказал Павел Иванович. – Озяб ночью?

– Ничего, – добродушно улыбнулся Бадин-Яш, – еще мала-мала озябну!

– А ты скажи, Бадин-Яш, когда тепло будет? У людей лето, а у нас все ноябрь!

– Ишо мала-мала – и тепло будет. День, два, три – и тепло будет. Лето будет!

Чечек обрадовалась. Бадин-Яш сказал: скоро тепло будет, значит, и правда будет тепло. Бадин-Яш всегда все знает. Знает, когда кедровые орехи уродятся, а когда нет – еще зимой скажет. Все пастбища в тайге знает, тропки, ручьи. Директор конного завода, когда собирает совет насчет пастбищ, всегда и Бадин-Яша зовет. И больше всех слушает Бадин-Яша…

Чечек прибежала домой:

– Матушка, через два дня тепло будет! Поедем с тобою к бабушке Тарынчак!

– А как же я поеду, – сказала мать, – мы еще не кончила овец стричь! А потом на покос пойдем. Надо скоту к весне сена запасать – к весне скотина отощает, подкармливать будем. А то вдруг гололедица случится, снег льдом подернется – скотина снег раскопать не сможет, особенно овцы: у них копытца слабенькие, и будут ходить голодные… Вот тут опять сено нужно. Ну как же я, дочка, в горячую пору могу с фермы уехать? Я не могу, дочка. А ты, если хочешь, поезжай. Вот повезут продукты в бригаду, и ты поезжай.

– Ладно, поеду. Книжки возьму, бабушке читать буду.

– Э, бабушке читать! Бабушка русских книг не понимает.

– А я буду рассказывать!

– Ты будешь рассказывать, бабушка будет рассказывать – кто только у вас слушать будет? Обе рассказывать мастерицы! Ты вот мне почитай, я хоть послушаю, как ты читаешь.

Чечек взяла книгу, но, взглянув нечаянно в окно, вскочила:

– Легковая машина пришла! Вон, вон, около директорова дома остановилась! – и, схватив шубейку, выбежала на улицу.

Но минут через двадцать она вернулась: