Юрий Томин - Нынче все наоборот

Чем ближе Славик подходил к дому, тем меньше в нем оставалось храбрости. Там, в садике, после Галкиных рассуждений все показалось не таким уж трудным делом. Правда, пришлось долго уговаривать Юрку. Юрке привычнее было бы убегать или прятаться от матери, но не воевать с ней в открытую. Если бы не Галка, то честного слова из Юрки так бы и не вытянули.

— Ну да, — отбивался Юрка, — а она как даст по шее.

— Люди пытки терпели, а ты один раз по шее не можешь вытерпеть!

— А если не один раз!

— Ну, пускай хоть три раза. Какая разница?

— Это тебе нет разницы. А мне разница есть, — уверял Юрка.

— Ну и потерпишь немножко. Зато потом будешь делать все, что захочется.

— А она тогда... — сказал Юрка и умолк, соображая, что же будет «тогда».

— Что тогда? — спросила Галка. — Вот ты попробуй придумать, что ты со мной сделаешь, если я твоя дочь и тебя не слушаюсь.

— Выпорю, — сказал Юрка.

— Но ведь тебя не порют?

— Нет пока.

— Тогда думай еще.

— Учительнице пожалуюсь.

— А я и учительницу не буду слушаться.

— В школу не пущу.

— А я скажу: «Вот и хорошо!»

— Тогда я... — сказал Юрка. — Я... не знаю.

— И я не знаю. И он не знает, — сказала Галка, указывая на Славика. — И никто не знает. Потому что ничего с нами сделать нельзя.

— Нет, — сказал Юрка. — Ничего не получится. Все равно она сильнее.

— А слон еще сильнее, — рассердилась Галка. — Только не человек слону подчиняется, а слон человеку. А ты просто трус! Верно, Славик?

— Да, в общем... — сказал Славик. — Немножко трус, немножко нет.

— Значит, я — трус? — спросил Юрка.

— Трус, — подтвердила Галка.

— Я?!

— Ты, ты, ты!

— Так вот, — сказал Юрка, — ты еще узнаешь, какой я трус! Я не только маму не буду слушаться. Я хоть завуча не послушаюсь! Хоть самого директора! Я еще десять пылесосов сломаю! Я... — крикнул Юрка и задумался: что бы еще ему такое сломать.

— Вот и хорошо, — мирно сказала Галка. — Теперь мы все трое договорились.

Войдя в дом, Славик услышал разговор на площадке третьего этажа. Один голос он узнал сразу — мамин. Кому принадлежали остальные голоса, догадаться было не трудно.

— Вы, пожалуйста, извините, — говорила мама. — Я его накажу. Я, конечно, понимаю, как вам неприятно...

— Главное, я и охнуть не успела, — вставил женский голос. — Посмотрела в сумку, а там прямо кисель. Еле сумку отмыла. Ах ты, думаю, негодяй!

— Он не негодяй... — пыталась возразить мама, но ей не дал договорить мужской голос.

— А вы, гражданка, за него не заступайтесь. Если каждый, понимаете, будет по стеклам швырять... Что из этого получится?

— Я еще раз прошу у вас прощения, — сказала мама.

— Прощением, понимаете, окно не застеклишь, — пробубнил мужской голос.

— Если я мало заплатила, вы скажите, пожалуйста, — проговорила мама тоном, в котором раскаяния было уже гораздо меньше.

— Не в том дело, что мало или много, а в том, гражданка, как детей надо воспитывать. Между прочим, им воспитание лучше всего через заднее место вкладывать.

— У нас с вами разные взгляды на воспитание, — нетерпеливо сказала мама.

— Оно и видно, — заметил мужчина и начал не спеша спускаться по лестнице.

Славик спрятался за дверью, ведущей в подвал. Сквозь щель он увидел пострадавших. Они прошли мимо, беседуя.

— Хорошо, девушка мне подсказала, — говорила женщина. — Отец, говорит, у него по телевизору выступает.

— У таких вот хулиганы и вырастают, — говорил мужчина.

— Культурные... — вздыхала женщина. — Хуже нет с этими культурными...

На третьем этаже щелкнул замок. Славик понял, что мама все слышала. Это значит, что за «культурных» ему тоже придется расплачиваться. Впрочем, теперь это не имело значения.

Поднявшись наверх, Славик нажал кнопку звонка и долго не отпускал ее. Звонок гремел в квартире, возвещая о том, что в дом вернулся совсем другой человек, не тот, что вышел из нее сегодня утром.

Дверь открылась сразу.

— Проходи, — сказала мама очень спокойно.

«Сейчас начинать не слушаться или подождать? — подумал Славик. — Если сейчас, то не нужно входить. Но если я не войду, то как же я не буду слушаться дальше?»

Славик вошел и остановился посреди прихожей.

— Ну, как дела? Что нового в школе? — спросила мама. По ее тону можно было подумать, что она еще ничего не знает. Но Славика маминым тоном не обманешь. Она всегда говорит ровным учительским голосом. И в своей школе со своими учениками говорит она так же спокойно, даже если на них сердится. Она считает, что криком ничего не добьешься.

— Так что же нового в школе? — повторила мама.

— Ничего, — сказал Славик.

— А что нового на улице?

— На какой улице? — спросил Славик.

— На Красноармейской, — сказала мама.

— А ты сама, что ли, не знаешь...

— Знаю. Но я предпочла бы узнать это от тебя! Я не уважаю людей, которые совершают безобразные поступки. Но еще больше я не уважаю людей, которые боятся нести ответственность за эти поступки.

— Ничего я не боюсь, — сказал Славик.

— Вот как? — мама сдвинула брови и сурово посмотрела на Славика. — Тогда где же ты пропадал целых три часа?

Славик молчал.

— Ты зачем стекло разбил?

— Я не нарочно.

— Камнем ты тоже бросил не нарочно?

— Нет, не камнем! — возмутился Славик. — Они все врут! Не камнем, а гайкой!

— Я не вижу разницы.

— А я вижу, — сказал Славик. — Камень — каменный, а гайка — железная.

— Я не вижу разницы в том, чем ты разбил стекло, — как будто ничего не заметив, проговорила мама ледяным голосом. — Важно то, что ты его разбил.

— А мне не важно.

Мама внимательно оглядела Славика с головы до ног. Она словно старалась понять, ее ли сын стоит перед нею.

— Что с тобой? — спросила она. — Ты заболел?

«Ага, действует! — подумал Славик. — Уже про болезнь заговорила, уже про стекло, наверное, не будет...»

— Нет, я не заболел, — ответил Славик и впервые смело взглянул в глаза маме. — Я себя совсем хорошо чувствую.

Теперь мама смотрела на Славика уже растерянно. В том, как вел себя ее сын, было какое-то не понятное ей нарушение порядка. Этот порядок давно уже был установлен в семье Барышевых. Да и не только у Барышевых, но и в других семьях всякое преступление наказывалось, а за наказанием следовало извинение, а уж за извинением — прощение. Мало кто из родителей наказывает своих детей, радуясь. Главное для них удовольствие — это прощать. Но Славик, кажется, и не собирался просить прощения. Он стоял перед мамой, и вид у него был такой невиноватый, что мама забеспокоилась. Она взяла из рук сына портфель, положила его на стул, затем молча повела Славика в комнату и усадила на диван.

— Держи пять минут, — сказала она, подавая Славику термометр.