Сергей Баруздин - Первое апреля — один день весны

«Им хорошо! — почему-то подумал Гошка. — Едут куда-то, песок везут и смеются!»

Трактор с прицепом шел посередине дороги, и объехать его было трудно.

Отец посигналил, заезжая чуть влево, но тракторист, видно, его не услышал.

— Пропустите, красавицы! — крикнул отец. — В песочек играете?

— Это не песочек, дядя, а минеральные удобрения! Знать надо! А еще начальство, ай-ай! Булки-то вон небось едите, а не знаете простых вещей! — засмеялись девушки с нескрываемым ехидством.

Гошка смутился. Даже бутерброд опустил на колени да так и замер с полным ртом. «Проехать бы скорее!»

— Гриш, а Гриш! Пропусти-ка дядю с дитем! — крикнула одна из девушек куда-то вперед — видно, трактористу.

Тракторист, наверно, понял не сразу, о чем речь.

— Да вправо подай! Вправо! Машина тут обгоняет! — пояснила девушка.

Наконец трактор резко крутанул вправо и двинул прицеп на обочину.

— Привет нижайший! — театрально поклонился молодой тракторист, махнув кепкой, когда они проехали мимо.

— Бедовые девчата! — произнес отец. — Таким пальца в рот не клади! Да ты ешь, ешь, — добавил он, заметив, что Гошка все еще держит бутерброд на коленях.

Вдали, где дорога круто сворачивала влево, показался обоз. Телег шесть — восемь.

— Видно, они! Прибавим газку! — весело сказал отец.

— Пап, а почему они нас начальством обозвали? — спросил Гошка, дожевывая бутерброд. — И там, на ферме, тоже?

— Деревня! — весело сказал отец. — Для них что ни машина — начальство!

— А «Волги» у них тоже есть, — вспомнил Гошка. — Ребята там говорили, помнишь?

Отец промолчал, и Гошка тоже не стал больше спрашивать.

Через несколько минут они нагнали последнюю подводу с навозом. На ней сидел мальчишка лет тринадцати-четырнадцати с растрепанными русыми волосами и веснушками на лице.

— Николай Петрович не с вами? — спросил отец.

— На первой подводе он, — сказал мальчишка, показывая вперед.

— А ну, посторонись!

Мальчишка дернул лошадь за поводья, и она нехотя свернула в сторону.

Так, сигналя и выкрикивая «посторонись!», они объехали несколько подвод, пока не нагнали первую. На ней и верно рядом с возницей-мальчишкой сидел Николай Петрович Остров.

Увидев отца, он сказал вознице: «Подожди!» — и соскочил с телеги:

— Здравствуй, Василь Василич! Какими судьбами?

— Да вот ищем тебя всюду, — сказал отец. — Приехал, как и обещал, чтоб договориться…

Николай Петрович провел рукой по загорелому лицу, будто вспоминая, о чем это отец с ним собирался договориться.

Но оказалось, он помнил.

— Догадываюсь, да только не сердись, Василь Василич, не могу сейчас. Дел — во! — И он провел указательным пальцем по кадыку. — Ребята, видишь, ждут, и там, на поле, — народ. Не могу. К вечеру давай. Часам к шести вернусь, может, к пяти…

— А с председателем ты говорил? — спросил отец.

— Да говорил. Он не против, — сказал Николай Петрович и бросил подошедшим ребятам: — Сейчас едем! Подождите! Сейчас!.. Только тебе бы тоже не мешало с ним побалакать. Ведь он и не знает тебя, хоть ты и из нашенских. Может, сам помнишь его, Сашку-то Егорова? Однолетки мы, вместе росли.

— Не помню. И как мне помнить! — развел руками отец. — Где искать-то его?

— С утра был в Сергиевке. Смотай! На машине пара пустяков! — посоветовал Николай Петрович. — А что до сруба, так и не знаю прямо. Говорить-то о чем? Бери!

— Как — о чем? — удивился отец. — А цена? А рабочие? Кто же ставить его будет?

— О цене какой разговор! Не на базаре! Строил я дом не себе, знаешь! Да вот как стряслось с Иваном… Не до цены тут! Бери, как есть! — просто сказал Николай Петрович. — А вот с рабочими прямо и не знаю как! Кто сейчас может? Не сердись, Василь Василич, пора мне! — опять торопясь, добавил он. — Давай к вечеру! А пока председателя поищи. Не откажет он. Обещал…

Гошка слушал весь этот разговор из машины, а сам все посматривал на важных мальчишек, сидевших на подводах или стоявших возле лошадей. Гошке было завидно.

Наконец к нему подошел какой-то мальчишка.

— Звать-то как? — полюбопытствовал он.

— Георгием, — солидно сказал Гошка.

— Что ж ты, так вот и ездишь все?.. В машине?.. — опять спросил мальчишка. — В каком классе-то? В третьем?

Гошка почему-то покраснел, может, потому, что его приняли за третьеклассника, и сам спросил:

— А ты?

— Я? Четвертый кончаю, в пятом буду скоро, — ответил мальчишка, к полному удивлению Гошки. Он был и росл, и серьезен, и по лицу никак не походил на четвероклассника.

— Я во втором, — ответил Гошка. — Скоро в третий перейду.

— Второй год, что ль, сидишь?

— Нет! Почему? Первый! — вспыхнул Гошка и, открыв дверцу, вылез из машины.

— А с виду большой. Правда, из машины так показалось, — сказал мальчишка. — А так и верно не очень… Ну пока! Пора нам! — И он отошел от машины, направляясь к телеге.

Гошка с завистью смотрел на удалявшегося мальчишку, но тут отец окликнул его:

— Ты чего выскочил? Садись! Поедем сейчас!

Отец, кажется, уже договорился о чем-то с Николаем Петровичем и, видно, напоследок спросил его:

— А ты, что же, навоз возишь?

Даже Гошка удивился этому вопросу. Что спрашивать? И так видно: на телегах навоз ребята везут, и Николай Петрович — с ними.

— Как же! Весна! — сказал Николай Петрович. — Земля заботу любит, ласку! Ведь не чужая она!

Гошке показалось, что он уже слышал эти слова. Но где? От кого? Как ни старался Гошка вспомнить, не мог. И все же он где-то слышал это…

Теперь их дорога лежала в Сергиевку. Пять верст от Голубинки, как сказала старушка Анастасия Семеновна. И сын ее Николай Петрович подтвердил: «Близко. Километров с пять, не больше!» Но они ехали, ехали, ехали…

Так бывает в школе на длинных уроках: вернее, на тех, которые кажутся длинными. А для Гошки самый длинный — рисование. На других уроках интересно, а вот на рисовании — прямо беда. Не умеет Гошка рисовать! Как ни старается, не умеет!

Гошка с нетерпением ожидал окончания каждого урока рисования, но он, как назло, тянулся долго.

Вот и сейчас их дороге нет конца, как этим длинным урокам!

Гошка попробовал считать людей на полях. Дошел до двадцати восьми и сбился. Людей становилось все больше, и никто не смотрел на их «Волгу». Люди работали.

Мимо проезжали машины, и тракторы, и подводы. Гошка начал считать их, но спохватился: как? Или считать одни машины, или одни тракторы, или одни подводы? А может, машины и тракторы без подвод? Но тогда машины все или только грузовые? А почему считать грузовые и не считать легковые? Пока Гошка так прикидывал, мимо проехало еще несколько несосчитанных машин — и легковых, и грузовых, трактор и вереница подвод. И машины, и тракторы, и подводы спешили по делам, им было некогда, и отцу приходилось жаться к обочине. «Как бы не задели!» — говорил он.