Алексей Свирский - Рыжик

— Ты, Тарас, никак ополоумел… С этим шутить не смей!.. Ребенок должен имя иметь… А то ты не знаешь, как его зовут, а на прокормление взял…

— Не я взял, а пристав дал, — перебил Тарас жену. — А касательно крещения вот тебе что скажу: крестить сейчас не будем, а окрестим после успенской, потому теперь денег нет.

— А как же мы его звать-то будем?

— Рыжиком пока что зови его.

— Слыхали вы, люди добрые? — развела руками Аксинья, обращаясь к соседкам. — Рыжиком велит младенца звать.

— Такого имени и в святцах нет, — заискивающим голосом, улыбаясь во весь рот, заметила Ариша Брехуха.

Ариша два месяца была в ссоре с Аксиньей и не ходила к Зазулям. Сегодня же она воспользовалась удобным случаем и проскользнула вместе с другими в хату Тараса.

— Уж я там не знаю, есть ли али нет такое звание в святцах, а знаю я, что мне некогда бабьи разговоры разговаривать, а потому просим вас, гости дорогие, навестить нас после ярмарки, — сказал Тарас и, низко поклонившись, ушел в другую комнату, где стоял его верстак.

Соседки поняли намек Тараса и одна за другой стали убираться подобру-поздорову.

— Самим жрать нечего, а туда же, в благодетели лезут: сирот на прокормление берут! — злобно проворчала Ариша, выйдя на улицу.

Зазули были действительно бедные люди. Случалось, что у них не было куска хлеба в доме. В такие дни Тарас старался как можно меньше бывать дома и уходил в кабак заливать горе. Аксинья выходила из себя и устраивала мужу бурные сцены. Но не всегда Зазули ссорились. Бывали дни, когда они жили дружно. Случалось это тогда, когда Тарас, получив за работу деньги, приносил их домой и отдавал жене. В такие дни Аксинья буквально перерождалась. Из сварливой, а подчас даже несносной бабы она превращалась в нежную и любящую жену.

Нередко Тарас, возвращаясь домой с деньгами и будучи совершенно трезвым, притворялся пьяным, чтобы подшутить над женой и доказать ей, как часто она его ругает незаслуженно. Вот как это он делал: надвинув на лоб шапку и сделав пьяные глаза, он медведем вваливался в хату и кричал: «Оксана!.. Я пьян!..»

А для пущей убедительности Тарас срывал с головы шапку и бросал ее на пол. Немедленно появлялась Аксинья. С одного взгляда жена догадывалась, что муж притворяется, но не показывала вида и, в свою очередь, принималась осыпать Тараса всяческими ругательствами.

Зазуля, спокойно выслушивая эту незаслуженную брань, от души радовался, что так удачно обманул глупую бабу. А когда Аксинья, окончательно войдя в свою роль, хватала кочергу, он поспешно вставал с места, вынимал из кармана деньги и сквозь раскатистый смех говорил жене:

— На гроши да не лайся!

Аксинья принимала деньги и с притворным удивлением разводила руками.

— Разве ты не пьян? — спрашивала она, широко раскрыв большие черные глаза.

Этот вопрос всегда вызывал со стороны Тараса неудержимый громовой хохот.

Таких сцен между супругами давно уже не происходило, потому что дела Тараса шли неважно. В последнее время Зазули жили в долг. За один только лес, из которого Тарас приготовлял столы и табуреты, он должен был около десяти рублей. На Голодаевке это значило: «быть в долгу, как в шелку». Единственно, что еще поддерживало супругов, — это надежда на ярмарку. Аксинья видела, как Тарас старается, как он работает, и не трогала его. Супруги жили надеждой и не падали духом.

Надежда эта не обманула их: ровно через месяц после описанного в первой главе события Тарас благополучно распродал на ярмарке свой товар, уплатил долги и явился домой не только с деньгами, но еще и трезвым.

— Ну, Оксана, кричи караул: все продал и полный карман денег принес, — весело сказал жене Тарас, вернувшись с ярмарки. — Теперь Рыжика окрестить можно.

Аксинья от радости не знала даже, что сказать. Наконец-то ее мечта сбылась, и ребенок останется у нее.

— Совсем расторговался? — спросила Аксинья.

— То есть, вот как расторговался!.. Стали купцы просить, чтобы я им шапку продал, люльку… А за кисет один сто рублей давал, на коленях стоял, а я ему: «Нет, купец-молодец, кисет непродажный, потому его моя законная жена сама делала».

— Полно врать! — остановила Тараса Аксинья, видя, что тот шутит. — А ты лучше о крестинах подумай!

— И думать не о чем: пойду позову кума Ивана да куму Агафью, а вечером напьемся и будем песни играть, а Рыжика назовем Николкой…

— А зачем Николкой?

— А то как же?

— Александром надо.

— Ну ладно… Нехай Александр, — согласился Тарас и за все время в первый раз погладил головку приемыша.

Аксинья с благодарностью взглянула на мужа.

— Наш мальчик? — тихо спросил Тарас и улыбнулся.

— Наш! — живо отвечала Аксинья и тут же добавила: — Наш навсегда, и будет он у меня как родной…

Она наклонилась над корытом и тихо поцеловала ребенка.

Прошло шесть лет. За это время много перемен произошло на Голодаевке. Умер Прохор Гриб, овдовела Ариша Брехуха, выстроил первый двухэтажный каменный дом лавочник Аким Сергеенко, у Зазулей родились и росли две девочки, Катя да Вера, а приемыш превратился в здорового и коренастого мальчугана, которого уже знает не только Голодаевка, но и весь город, начиная с богача Сергеенки, у которого он недавно камнем разбил оконное стекло в лавке, и кончая последней бродячей собакой.

Санька-Рыжик, как его теперь называют, бегает по городу босиком. Головного убора он совсем не признает, и его рыжие, золотистые кудри свободно развеваются, когда он скачет по улице. Друзей-приятелей у Саньки хоть отбавляй. Мальчишки в нем души не чают: он их атаман, их предводитель. Зато взрослые его терпеть не могут и называют его «карой небесной». Рыжик, несмотря на свои шесть лет, успел уже всем порядочно насолить. Маленький, увертливый и ловкий, как обезьяна, он совершает с дружиной своей опустошительные набеги на сады и баштаны, уничтожая все, что попадается ему на пути. Поймать Саньку нелегко: он бегает, как олень, и хитер, как лисица. Если же случайно и удастся какому-нибудь садовладельцу поймать его и высечь крапивой, то от этого ему мало пользы: на другой день он недосчитается множества плодов.

Что бы в городе ни случилось, Санька тут как тут. Первым он является на пожар, на свадьбу, на похороны. Ни одна драка, ни один скандал не обходятся без того, чтобы Рыжик не присутствовал.

Зимою благодаря отсутствию сапог Санька редко показывался на улице, но зато летом он всем давал понять, что у столяра Тараса имеется приемыш, Санька-Рыжик. Если по улице проходил плачущий ребенок с разбитым носом, все уже заранее знали, что разбитый нос — дело Санькиных рук. Цыгане, проходившие с учеными обезьянами также хорошо знали Рыжика. Да оно и вполне понятно: разве мог этот сорванец пропустить обезьяну без того, чтобы не надеть на нее шапку или не довести ее до бешенства своими поддразниваниями? Короче говоря, Санька-Рыжик на седьмом году своей жизни был известнейшим человеком на Голодаевке. Известность эту он приобрел нелегко: не один раз ему приходилось покорно ложиться под аршин приемного отца, не один раз он с обрыва скатывался в речку и подвергал свою жизнь опасности, когда прыгал по крышам домов и колоколен, гоняясь за птицами.