Эмиль Офин - Фронт[РИСУНКИ К. ШВЕЦА]

Вообще я стараюсь не сердить Лену. Ведь у нее работа не то что у меня — сел за руль и покатил по степи, где нет даже автоинспектора, чтобы испортить тебе настроение. А у Лены на руках тридцать шесть малолетних пиратов, которые то вываляются в извести, то упадут в котлован, а однажды «покатались» было на стреле подъемного крана. Вот недавно Генка Крахмальников приволок в класс полный портфель мокрой глины и сагитировал ребят набить глиной пеналы. Испачкали пол и парты, сами перемазались с ног до головы. Мало того, что Лене пришлось скрести и мыть класс, так еще и от родителей досталось за то, что она «не в состоянии привить достойное поведение детям». Мать Генки прямо так и сказала: «Смотрите, что творится! Ну кем станет мой сын, когда вырастет?!»

После всех этих историй Лена как-то замкнулась. Я видел, что она думает-размышляет, мне хотелось ей помочь, но я не знал как. Я привык разделываться со всеми трудностями жизни только с помощью моей автомашины: когда в нашем городе еще не было электричества, я вечером подгонял автомобиль к палатке и протаскивал в окошко шнур с переносной лампочкой, чтобы Лена могла готовиться к урокам; когда нужна была горячая вода, я сливал ее из радиатора в ведро. Перед концом работы я закладывал за выпускной коллектор двигателя несколько картофелин — они пеклись ровно етыре километра по спидометру — и я привозил домой горячий ужин. Словом, я ломал голову, чем помочь Лене. А она вдруг сама сказала:

— Надо что-то придумать, Олешек, как мне справиться с ними? Неужели ты не можешь ничего посоветовать?

Я предложил:

— А что, если я буду в свободное время катать весь твой класс на грузовике? В виде премии за хорошее поведение.

Но Лена покачала головой.

— Ты ничего не понимаешь. Все это гораздо сложнее. — И заметив, неверно, что я огорчился, добавила виновато: — Я и сама еще не могу разобраться, что и как надо… Вчера на уроке сказала, что с таким поведением вас не примут в пионеры. А Генка Крахмальников спрашивает: «А какие бывают пионеры? Разве им нельзя играть?»… Ну как объяснить все это малышам, завлечь по-настоящему?..

Весь вечер Лена молчала и думала о своих пиратах, а я думал о ней: едва окончила техникум — и сразу в степь; первая школа, первый учебный год: она же и директор, и воспитатель, и учительница. Кто поможет, подскажет?.. И, наверно, Лена затаила в душе обиду: ведь это из-за меня ей приходится вместо городской квартиры жить в палатке, преподавать в каком-то бараке вместо школы.

С этими мыслями я и уснул, и проснулся, и пошел на работу.

Рано-рано, когда солнце встает из росистого ковыля и, точно после утреннего душа, свежее и чистое, легко взбирается на верхушку дальнего кургана, когда воздух над степью золотистый и такой прозрачный, что в нем не гудит, а звенит выхлоп мотора, и встречный ветер, залетая в кабину, выдувает из тебя остатки сонливости, а справа и слева идут машины твоих товарищей, — в такие минуты будто уносятся назад вместе с дымком бензина все плохие мысли. Приходит уверенность: наступающий день обязательно будет веселым и удачливым; в такой день не может случиться ничего скверного.

И действительно, работа в этот день досталась хорошая, чистая. Меня направили возить с Заозерных лугов камыш на стройку. Если в кузове известь, мел или шлак, такой груз всегда пылит. Чихаешь, кашляешь, поминутно сплевываешь, а вечером еще моешь машину целых два часа. Другое дело — камыш. Навалишь его высотой в четыре метра, словно плетеный дом везешь. Стебли зеленые, есть и желтые, точно восковые.

Кстати, этот камыш сыграл особую роль в жизни нашего города, который называется Степной-Рудный и находится в семидесяти километрах от железнодорожной станции, оттуда мы возим все материалы. Ведь у нас в степи нет ни леса, ни цементного, ни кирпичного заводов, и поэтому мы на первых порах прозвали наш город Степной-Трудный. Когда к нам приезжал секретарь обкома Семен Семенович, все спрашивали его, почему нам не присылают достаточно стройматериалов, особенно кирпича. И Семен Семенович сказал: «Делается все возможное. Но ведь в стране не одна ваша стройка. Всем нужен кирпич. Вот и трудно. Следует оглядеться получше, поискать вокруг себя».

После этого-то Федя Сухарев и стал «искать вокруг себя». Каждый вечер он брал у Гриши Залеткина мотоцикл и куда-то уезжал. Возвращался ночью грязный, усталый. А через неделю созвал комсомольское собрание и рассказал, что в совхозе «Восточный» рабочие собирают камыш, мелко рубят его, смешивают с глиной, прессуют в формах и сушат. «Получается добротный кирпич: легкий, прочный, главное — свой. Я все обследовал. На Заозерных лугах камыша пропасть. Нужно составить план…» Так говорил Федя, а я смотрел на его глаза, мигающие за круглыми очками, на пыльные волосы и порыжевшие сапоги и прикидывал: сколько же часов за эту неделю провел Федя на тряском мотоцикле? Ведь до «Восточного» больше сотни километров.

И, наверно, все так думали, глядя на нашего маленького комсорга, а у Лены лицо было такое, будто она слушает самого прекрасного человека на земле. Конечно, мне далеко до Феди, если даже строгая Лена так смотрит на него…

Федя прямо-таки «заболел» этим новым кирпичом, и дело пошло так хорошо, что главный прораб распорядился «перевести на камыш» и строительство новой школы и кое-каких подсобных помещений горнообога-тительного комбината.

Словом, я целый день возил на строительную площадку камыш с Заозерных лугов, а вечером того же дня мы, по обыкновению, собрались в большой палатке Антона Петровича. Федя Сухарев тихонько, чтобы не разбудить маленького Антошку, настраивал радио; Жора Корягин и «крошка» Кирилл дулись в шахматы; Надя откинув занавеску, стирала белье в Антошкиной ванночке, а моя жена сидела возле своего бывшего фикуса сосредоточенная, молчаливая, и я не знал, о чем она думает.

— Как не стыдно! — воскликнула Надя.

— Называют стиральный порошок так громко — «Новость».

— Она держала в покрасневших от стирки пальцах бумажный пакет.

— Смотрите, товарищи, здесь написано; «Бесследно удаляет пятна с шерстяных и шелковых тканей». Черта с два! Антошкина фуфайка как была вся в пятнах, такой и осталась. По-моему, если уж новое, так оно действительно должно быть хорошим, особенным.

— Вот и я все время думаю о том же, — вдруг отозвалась Лена.

Она сказала это таким тоном, что Жора и Кирилл оторвались от шахмат и повернули к ней головы, а Надя удивленно посмотрела сначала на Лену, а потом на свой пакет с порошком.

— У нас же все новое, — тихо, словно разговаривая сама с собой, продолжала Лена. — И город — его еще, наверно, и на карте нет, и я — ведь я совсем новая учительница, и ученики у меня новые — первогодки, и школа — новая. А учу я в ней по-старому, как учили до меня. Вот мать Гены Крахмальникова спросила: «Кем только станет мой сын, когда вырастет?» И я ничего не смогла ей ответить. А ведь я Генкина учительница.